— О да, ты достигла весьма почтенного возраста! Почти догоняешь меня! — Ленард рассмеялся. — Милая, ты только задумайся: тебе же всего двадцать три…
— Да, но я уже женщина… А в тринадцать была еще ребенком.
— Действительно, ты уже женщина. В полном смысле слова. — Он оглядел ее жадными глазами и улыбнулся. — В тот день, когда я впервые увидел тебя на этой веранде, у меня и в мыслях не было, что когда-нибудь мы станем мужем и женой.
— Но что же все-таки ты подумал обо мне в тот день? — нетерпеливо спросила она.
— Подумал, что ты неуклюжий долговязый цыпленок, бегающий в школу. — И он, расхохотавшись, добавил: — И что у этого цыпленка обворожительная улыбка.
Ленард нежно поцеловал ее за ухом, но даже этот легкий как перышко поцелуй мгновенно возбудил Клеменси, и Ленард это безошибочно почувствовал.
— Ведь я иногда все еще возбуждаю тебя… не правда ли? — Он вдруг торопливо взглянул на часы. — Чуть не забыл! К сожалению, Клеменси, я вынужден тебя покинуть: мне надо обязательно подписать распоряжение по зарплате для рабочих…
Когда Ленард уехал, Клеменси долго вспоминала, как он целовал, обнимал ее… Может быть, еще не все потеряно?
С наслаждением вдыхая душистый запах лета, Клеменси подумала о том, что должна сообщить Ленарду о ребенке, и как можно скорее. Может быть, даже сегодня.
Да, вдруг решила Клеменси, Ленард узнает всю правду именно сегодня вечером, когда мы вернемся с приема.
Подкрасив губы, Клеменси надела темно-синее платье, которое безукоризненно сидело на ее еще стройной фигуре.
Она взглянула на золотые наручные часы — подарок Ленарда — и увидела, что стрелки показывают четверть седьмого. На прием, устраиваемый в загородном клубе, надлежало явиться к семи, а дорога туда займет не менее получаса.
Ленард вошел в спальню как раз в тот момент, когда Клеменси безуспешно пыталась застегнуть ожерелье.
— Секундочку, дорогая, я помогу тебе. — Он подошел и ловко справился с застежкой. — Ты выглядишь фантастически.
Прикосновение его пальцев к коже, ласковый голос внезапно вызвали у Клеменси всплеск необузданной чувственности. Она едва не задохнулась, когда Ленард обнял ее, резко притянул к себе и жадно поцеловал в губы.
Солнце уже садилось, и было похоже на огромный апельсин, в оранжево-красном сиянии которого купалось все на земле — дома, трава и деревья, люди… Для Клеменси весь мир в эту минуту вдруг превратился в живое феерическое полотно, создаваемое незримым художником-фантастом, творцом-великаном. И этот фантастический, блистающий мир точь-в-точь гармонировал с ее сегодняшним настроением.