— Ах, папа, — вздохнула я. — Здесь всё по-другому и интересно ...
— Что тебе интересно?
— Что и я сама становлюсь какой-то другой.
"Извини, папа, но больше я не могу тебе сказать", — извинилась я про себя.
— Конечно, ты меняешься. Это имеет значение, живёшь ли ты в горах, возле моря, в городе или в деревне. Здесь более спокойно. Чувства обостряются. А у тебя уже всегда были сильно утончённые чувства. Больше слышишь и больше видишь.
"О да, слышишь больше. Это точно, папа", — насмехалась я в мыслях.
— У тебя ещё есть ... — Папа прервал себя, прокашливаясь, и, казалось, раздумывает, было ли разумно говорить дальше или нет.
— Что? — спросила я его.
— Я видел, как ты подрезала виноград возле твоих окон. — Сейчас прокашлялась я. Я подозревала, куда он ведёт.
— Разве этого нельзя делать? — возразила я, играя кисточками на одеяле.
— Значит, это тебя всё ещё преследует, твой сценарий.— О, как изысканно высказался. Папа перешёл в свой опытный беседующий терапевтический диалог. Да, это он умел хорошо. Внезапно появлялось такое чувство, что хочешь ему довериться. Всё рассказать и даже больше.
Но почему-то сегодня мне было это неприятно. Мы уже долгие годы не говорили об этом. Я ещё хорошо помнила, как описывала ему одним осенним вечером, плача, те ужасные видения, которые постоянно меня преследовали, особенно ночью, когда я не могла заснуть: представление о том, что паук ползёт по моему телу, под моей одеждой, в моих волосах, по моей голой коже, и никто не может освободить меня от него. Сама я меньше всего. Что я падаю в обморок от чистого отвращения и омерзения. И тогда я хотела узнать, возможно ли от отвращения упасть в обморок. И к моему ужасу он ответил:
— Да. Да это вполне возможно. Но это полезный трюк твоего тела, чтобы защитить тебя и позволить забыть. — В запасном выходе спортзала это ужасное видение стало почти реальностью.
Предполагаемые пауки хотя и оказались всего лишь дряхлыми сенокосцами, но я не могла себе представить, что бы случилось, если бы я не смогла открыть дверь. Я отпустила кисточки на одеяле и посмотрела на папу.
— Да, у меня это до сих пор, — сказала я.— Я еще не совсем повзрослела, чтобы справиться с этим.
Папа засмеялся и провёл рукой по моим волосам.
— Элиза, ты знаешь, что это с этим не связанно. У страха нет возраста. И утешься: люди со страхами по большей части очень интеллигентные и отличные аналитики. Это преимущество, а не недостаток. Тебе только надо знать, как этим воспользоваться.
— Мне редко кажется это преимуществом, — возразила я устало. "Вообще-то никогда", — подумала я. Не редко я хотела быть менее чувствительной.