— Оставь ты его в покое, он правду говорит…
Слышно было, как хлопнула дверь крохотной ванной, зашумела газовая колонка. Мазур стоял посреди комнаты, как оплеванный. Карабас робко сделал шаг к одежде на стуле, видя, что его не трогают, схватил трусы, принялся напяливать.
— Это бывает, — спокойно сказал Крест Мазуру. — Бабы временами взбрыкивают. Пренебреги. Морду ей бить некогда и сопли распускать тоже. Давай живенько пальчики затирать… И ты тоже шевелись, стебарь-перехватчик, тряпку в зубы — и пошел…
В дверях появилась Надя, цепким взглядом окинула комнату.
— Что у вас тут?
— Машину заперла? — спросил Крест.
— Конечно. Что тут такое?
— Да ерунда. Ацетон неси.
Она вышла, оглядываясь и с сомнением покачивая головой. Одевшийся Карабас, сторонясь Мазура, шмыгнул в дверь.
— Полковник, кончай шлагбаум изображать, — сказал Крест хмуро и деловито. — Говорю, некогда… Все равно этот друг не жилец, так что не бери в голову… — Он взял у вошедшей Нади бутылку, сунул Мазуру остро пахнущую тряпку. — Шевелись, протри тут все на совесть, для себя стараешься… — Отлил ацетона в первый попавшийся стакан, поставил на пол и вышел.
Мазур, оглядевшись, механически принялся протирать все поверхности, где только могли остаться отпечатки пальцев, он трудился, как робот, больше всего боясь, что начнет думать, но в голове царила совершеннейшая пустота.
Вошла Ольга, подкрашенная, пахнущая мылом и духами, высоко подняв подол, надела трусики, уселась на диван и принялась натягивать колготки. Мазур трудился, не глядя на нее. Она в конце концов не выдержала, подошла вплотную, гордо вскинув голову, усмехаясь, посмотрела ему в лицо:
— Ну вмажь.
— Пошла ты… — процедил он.
— Побрезговал вчера? Вот и получай законченную шлюху… — и с вызовом, вся напрягшись, как молоденькая сильная лошадка, бросила: — А я у него еще и за щеку брала…
Он медленно разжал кулаки и принудил себя совершенно спокойно произнести:
— Ну и как, вкусно было?
Она взмахнула ресницами и словно бы сломалась вмиг — отведя глаза, отступила, упала на диван и заплакала, самозабвенно, взахлеб, вздрагивая всем телом. Не глядя на нее больше, Мазур старательно работал тряпкой, временами подливая на нее ацетона. Добравшись до дивана, бесцеремонно поднял Ольгу:
— Выйди в прихожую и ничего руками не трогай. Ну, живо…
Сердце разрывалось меж любовью к ней и лютой ненавистью, и он яростно водил тряпкой по дивану, словно стирал невидимые следы происшедшего, а заодно и вполне доступные глазу. Лаковые прозрачные перчатки показались тяжелыми, жестяными. Он знал, что сам во всем виноват, но принять это оказалось выше сил — привык никогда не быть виноватым, убивать и побеждать, а если и отступать, то по четкому приказу… Вяло подумал, что сейчас самое время получить пулю в спину, но на душе было так черно, что даже отточенные рефлексы не действовали, и впервые идеальная боевая машина неведомо для окружающих осталась беззащитной…