— Иди чего ртом мух ловишь их здесь пропасть. Живот набьёшь, отравой.
— А завтракать не будем?… — канючил Меншиков.
— Я нет, а тебя кормить — время у меня нет.
Алексашка даже не смог выдавить из себя улыбку.
Денщик кричал вдогонку о завтраке, но Пётр только нетерпеливо махнул рукой. А Алексашка, заглядывая в глаза, тараторил:
— Мин херц, я весь в догадках. Какой-то ты…
Пётр гоготнул:
— Угадал?
Меншиков не жалеюче трахнул ладонью по своему лбу.
— Голову сломал.
Пётр, встав столбом, покрутил его парик. Рокотнул:
— Не врёшь, скрутил — таки с места. Вишь, как гуляет, туда-сюда… Аль, не велика для тебя потеря… Ты и без неё жить умеешь.
Алексашка став краснее варёного рака не знал, что подумать и, нарываясь на объяснение, ловил взгляд царя. Их глаза с царём встретились, но он так и не смог понять, действительно ли увидел в них весёлую улыбку, или то была злость. Со своей же стороны, Меншиков умудрился изобразить обиду. Но настаивать, не смел. Царь впервые не пускал никого в свою тайну. Пётр на миг остановился, всмотрелся из-под руки в дымившуюся крепость, перевёл взгляд на лагерь. Пушкари, выспавшись, начищали пушки. Драгуны суетились у коновязи. Дымили кухни. Солдаты мылись и стирались у воды. Мирное утро. О жаркой баталии напоминает пролом в стене, да запах гари и дыма. Были ещё и убитые. Их нужно было предать земле. Они честно выполнили свой солдатский долг перед Россией. Будут рассветы, будут тихие зорьки, но не встанут они из этой ставшей снова русской земли. Пётр вздохнул и направился к боту. Меншиков потопал следом. После сказочного обнаружения в образе царского писаря женщину Меншиков был не в себе. Это открытие настолько вывело его из себя, что теперь он не мог ни с аппетитом есть, ни сладко спать, ни заниматься делом. Чёрт возьми, он никак не мог оправдать себя. Проморгал. Упустил. У него даже не было никаких предположений на её счёт. Как мог просмотреть?! Осторожно спросил, чтоб провести разведку.
— Мин херц, ты с войском в обратную дорогу, а раненных здесь лечиться оставишь?
Он хотел спросить про женщину, но оставил на потом тот вопрос.
Пётр усмехнулся.
— Правильно мыслишь.
Алексашка только собрался с духом, чтоб продолжить разговор, но царь предупредительно поднял руку — помолчи.
Когда царь продолжил разговор удивился. Пётр повернулся в полуоборота и, не дав ему раскрыть рот, сказал:
— Отправишь её в свой дом. Понял?
У Меншикова вылезли на лоб глаза. Не ослышался ли. На лице тут же отразилось меняя краски потрясение и недоверие.
— Ко мне? В Москву? — почти выкрикнул он. Горячность придала дрожь его голосу. В голове понеслось: «Надоела, отказался… неужели подарит мне? А может быть всё не так опасно с той зазнобой, как я себе намалевал?» — Нет, действительно?