— Заткнись, по зубам получишь. Герой дня и с окровавленной рожей, подумай какой конфуз ай-я-яй…
Но неугомонный Меншиков, с досадой крутанувшись на модных каблуках, не веря в такое и испытывая свою долю на прочность, полез опять:
— Я думаю, этому не стоит придавать слишком много значения, мин херц.
— «Он думает…» Да что ты говоришь, — сквозь зубы протянул Пётр. Он сгрёб его за ворот, свирепо встряхнул:- Меня ещё поучи…
— Мин херц, ты что мне не доверяешь? Да я кремень, — бил тот себя в грудь. Где там! Разговор поворачивался не в его пользу, и это его не просто не радовало, а озадачивало. Петровский кулак отбросил его к стене. Меншиков интуитивно прикрыл локтём лицо. Но царь взял себя в руки. С притворным равнодушием Пётр кривил ртом:
— Ну что ты, я тебя берегу, чтоб чёрт не попутал.
Меншиков повёл глазом. Гнев ещё клокотал в нём, но страшное было уже позади.
— Но ведь я… Да я хотел баньку заказать…
— Изобрази мне ещё мученика, — махнул он кулачищем так, что у Меншикова зашевелились усы. — Кто против — то баньки. Не будь так глуп, пошли, закажи. Аль людишек для оного не имеешь?! Сам похлопотать хочешь?!
— Как лучше хотел, — сделал несчастное лицо он.
Пётр шмякнул ладонью по спине.
— Доберёмся до твоих хором, попаримся. Я так с удовольствием!
Меншиков прикрыл глаза. «Поторопился с выводами. Гнева на мою морду ещё наскребёт». Он не планировал, хотел обойтись укоризненным взглядом, но вырвалось само:
— С ней?
Пётр прищурился, но не рассердился и даже слегка хохотнул:
— Какой ты у меня всё-таки умный. — И сверкая молниями страшных очей, направленных в самое сердце Меншикова гаркнул:- Ты должен знать, эта женщина только моя…
Меншиков, артистично изображая беззаботность, потирает руки:
— Что с ней теперь?
— Ждёт! Меня ждёт, так что зачем тебе та печаль. Прочь её и гуляем, — ухмыляется Пётр, опуская ладонь на плечо Алексашке. Тот кисло улыбается:
— Понятно. «Господи, по жердочке хожу. Неужели не удержусь. И всё же, как жаль, что она досталась царю, а не мне… Вот же сатана засела. Спаси и помилуй!» — А давай ей проверку устроим?
Послушав и проследив за манипуляциями любимца, Пётр свёл брови:
— Я те устрою… Палки хошь?
— Как лучше хотел, мин херц…
— И давай без глупостей. По-твоему, я слепой, ничего не вижу? — зло зыркнул Пётр.
Светлейший непроизвольно сжался. Бьёт в самое больное место. Чует, чует всё… Залепетал:
— Мин херц, мин херц… не изволь сомневаться.
— Ну-ко, ну-ко.
— Оставим спор — перекор.
Меншиков словив кривую усмешку царя закрыл рот и потупил голову. Самое время помолчать. Он краем глаза видел — Пётр не пьёт. Пригубив кубок, ставит на место. Больше забавляется причудам застольных бояр с какими те спаивают гостей. Самому ему изрядная порция медовухи не оказала своё целительное действие на его израненную душу и смущённый рассудок. Решив, что ничто не поднимает так дух, как хорошая выпивка он какое-то время пустился в неё. Только сумно — не помогло. У него перед глазами с тошнотворной ясностью возникло разгневанное лицо царя, в случае нарушения Алексашкой царского запрета. Ой-ё — ёй… «Нет, решительно не стоит рисковать», — убеждает себя он и отказывается от своей же затеи попасть в дом раньше царя. Пётр на взводе, как чёрт в него вселился. Точно — не девка, а ведьма. Лучше не стоит испытывать судьбу. Это не подсунутая Лефортом Анна. Эту он нашёл сам и башку оторвёт не успеешь перекреститься. Вон как блестят очи, ещё бы, не видел её с тех пор, как расстался. Оказывается, на свете есть то, что нравится Петру. И на это лучше не зариться. Вон, как гогочет, а сам напряжён и готов при случае оставить сей пир.