От любви до ненависти... (Сурская) - страница 7

Кэт рано осиротела. Именно осиротела, потому что у неё умерла мама. Всем известно — потеря мамы — сиротство. Отец, любивший жену до безумия, сходил с ума. Чем бы это всё кончилось неизвестно, но в местечке появились посланцы далёкой Московии. Они набирали мастеров на царские верфи. Отец был таким. Вот подумав и решив, что ему лучше уехать от могилы жены подальше, дал согласие. Так маленькая девочка оказалась в далёкой и холодной Московии, которая была похожа в те годы на взбаламученное море. Сначала она тосковала по дому и была очень несчастна. Чтоб избежать проблем, и проще было держать ребёнка возле себя, отец постриг её и переодел в мальчика. Думал, прикидывал, что и как, естественно, не одну ночь. Оно понятно, что нехорошо кривить душой, но совершенно не обязательно каждому объяснять ситуацию, которая сложилась в твоей семье. Это вовсе не обман, просто каждому встречному и поперечному не надо знать всё. Никому ж вреда от того маленького обмана нет. Так Кэт стала Карштеном. Отец просил быть благоразумной. И выражал надежду, что ему никогда больше не придётся говорить с Кэт на эту тему. Она обещала. Всем известно, что обещать всегда легче… Девочка сначала плакала, не хотела перевоплощения, а потом привыкла и вскоре нашла это даже удобным. Не надо плести косицы к тому же удобнее лазать по стапелям в штанах нежели в юбках. Опять же, всегда рядом с отцом. Девочке же такой перспективы никто не предоставил бы. Понятно, что на верфи, как в деревне каждый у каждого на виду. Но ей сходило переодевание с рук. Ну, конечно, её спрашивали. Заученно врала. Так заученно, что сама уже верила. Понятно, что не хорошо, только терпеть надо и врать поскладнее. Время идёт ложь накапливается. От вранья самой иногда противно становится. А что делать? Попробуй она скажись девчонкой, что будет, страшно подумать… А так всё пока получалось, ей все были рады. Мужики оторванные от семей скучали за детишками. Непременно у кого-то растёт такой же сын, как она. Ну непременно точь — в — точь. О детях своих на отдыхе при ней говорят много. Не без того, каждый норовит накормить и чаем морковным напоить, а ещё гостинчиком каким одарить. Все хорошие. Как получится дальше она не знает. Мальчишки на верфях ещё были, но с ленцой. Каждую минуту норовят нырнуть в своё — дрыхнуть. Пристроются куда — нибудь и клюют носом. Их кричат, кричат… Наработаешь с такими помощниками. А она всегда под рукой, бежит на каждый зов. А ещё ей нравилось сидя за вечерним котлом, обжигаясь с кашей, слушать разные интересные истории. Кэт привыкла к чужой стране и прошлое приходило только по ночам издалека печалью. Боялась одного — больших мужицких драк. Это когда мужики слово за слово, за шагом шаг — сходились сначала вплотную двое, долго не рассусоливали. Один хрястнул по скуле. Второй в нос. Потешающиеся сначала зрители и сами не моргнув глазом оказывались в куче мале. Кто-то кого-то задел, кто-то ножку подставил и стенка ринулась на стенку. Очень смешно и очень грустно. Ох, как Кэт боялась синих рож и крови. Её законопослушного отца приводили в чувство обычно первые же окрики: — «Разойди-и-ись, мать вашу!» Всегда спокойный и рассудительный отец, получив тумаков в такой кутерьме, слизывая кровь с рассечённой губы, сердито говорил:- «На какой щёрт, я туда полез! Русские все ненормальные, а я зачем полез…» Кэт тоже удивлялась, но приспособилась со временем и к этой особенности здешних людей. Смирилась и с тем, что работы у отца было под самое горло. Не обращала внимание на рабочую толчею, на не переставая стучащие топоры и грохочущие молотки. Стучат, значит, есть работа. А для отца тот лязг пил и стук молотков были любезны сердцу. Это была его стихия. Он в ней жил. Хотя она изматывала и отбирала все силы. Потому как они отдавались этому полностью. Жили для того, чтоб строить. Для каждого корабельщика корабли были, как детки. Они и относились к ним примерно так же. Отец работал на первой верфи Петра, которого все называли за глаза мудрёным словом — царь. Что это означало, Кэт не знала. Думала, что что-то важное. Потому что он может одним движением бровей загубить чью-то жизнь, и наоборот, способен вознести до небес. И тех и тех вокруг него много. Странный он человек противоречивый. Хочет быть и барином и холопом. Причуд — пруд пруди. За царское титулование наказывал престрого. Отсюда все называли его просто — Питером. Отменил падать ниц. Работал до пота. Ел со всеми — похлёбку, кашу пшённую, приправленную постным маслом, сметал так же как и мужики хлебные крошки на ладонь и кидал в рот. Одевался по-простому и много читал. Крестил детей и посещал жилища простых людей. Кэт, хоть и мала была, а присматривалась; весь вид его говорил об уме, рассудительности и величии. Вопреки тому, что говорили в городе, он не был эгоистичным и бессердечным. Ему нельзя закинуть упрёк, что он не заботиться ни о чём, кроме собственного комфорта. А так же на взгляд девочки царь был весьма привлекательным. Он высок, сложен точно греческий Бог с картинки, которая была у Кэт. Чёрные густые волосы ложились на шею волнами. Кругловатое лицо венчал высокий лоб. Тёмные живые глаза дополняли два крыла красивых бровей. Прекрасный нос, пухлые губы и маленькие усики завершали его портрет. Усики ей не нравились, когда он щекотал ей по малолетству пузонько и щёки. С его появлением девочка задумчиво шмыгала носом и расплывался от уха до уха. Сейчас подросшая Кэт болтаясь рядом, — подай, принеси, помогала. Всё лучше что-то делать, чем так слоняться. Первый раз Петра увидела тоже там. Молодой, горячий, красивый, волос густ и кудряв, лоб высок, он совершенно не был похож на вельможу. Ходил в такой же холщёвой одежде, что и другие работники. Правда штаны не обычные и ботинки кожаные. Волосы на манер мастеровых повязывал платком или перетягивал лентой. Ел со всеми вместе и руки у него были такие же, как и у всех работников: грязные, израненные, в синяках, наработанные. Плотник как плотник. Топор из его рук не валился. Кэт любила смотреть, как он умело щепу кудрявил и крякая тесал деревья. Только торопиться очень, а мастера присаживают его: — «Поторапливаться сам бог велел, но с головой». Учили, значит, его уму разуму. Сердился, а науку принимал. Срывался, когда перехлёстывали. Тут огрызался: «Будя тебе. Понял я всё. Аль давно батагов не ел?» Каждый человек к цели по-своему идёт. Цели разные и пути разные. Пётр не шёл на ощупь, его путь лежал через себя. А цель велика — мощь и слава Государства Российского. Она не раз жалеючи приносила ему ковшик с водой, и его сильные руки подкидывали её к облакам.