Над дорогой вихрилась белая сутолочь. Служивые брали на караул при приближении государева чёрного возка. Сопутствуемый семёновцами, готовыми перервать за него глотку, он нёсся рассекая снег по московским улицам. Куда правит — и гадать не надо — к Катеньке. Приехал перед праздником, в сумерках, большой, могучий. В беличьем тулупчики поверх кафтана, в треуголке и ботфортах. С шумом заявился к Толстой, при разинутых в удивление ртах девок, забрал Кэт. Пасуя носком сапога снег в ожидании отворачивался от окон, где прилипли носами девичьи лица и прищуривался в темноту ночи. Подсаживая к себе в глубину кожаного возка и укрывая медвежьими одеялами, обнимал, неистово целовал. Пройдясь рукой по её плоскому животу, спрашивал:
— Катюша, не зачала?
Она, стесняясь краснела, а потом обида ударяла в голову, он попал в её уязвимое место и Кэт, боясь услышать ответ, шептала бесцветным голосом:
— Ты боишься этого?
Он, смеясь, крепко-крепко прижимал её к себе и, покусывая под собольей шапкой ушко, охрипшим голосом гудел:
— Дурёха, просто боялся, что случись такому делу, ты метаться будешь. Надумаешь травить себя. Мы ж не обговаривали с тобой такой вопрос. Про Карла поговорил, про Польшу, а это упустил. Голова, понимаешь, забита. А ты промолчала. Я ж буду рад всем. Сколько получится. Рожай, все наши будут.
Кэт была покорена его добротой. Ей стало ясно как он относится к отношениям с ней. Если так говорит, то он признает и приблизит к себе её детей. «Все будут наши!» — музыкой пело в ушах. Смеясь и всхлипывая от счастливых слёз, уткнулась ему в плечо:
— Я б не стала травить. Не нужен тебе: ушла бы с ним и всё. Я не буду тебе ярмом, не бери ту заботу на сердце. Понимаю, ты не просто мужчина, а государь, у тебя другие возможности, а у женщин слишком короток для любви век. Старея они не интересны мужчине. Я не буду цепляться, уйду.
— Вот я и говорю — дурочка, — чмокнул он её в нос. Он не выпустил её руку, не смотря на то, что она рвала её, даже тогда, когда укутывал мехом ей ноги. — Не хмурь бровки. Я хочу состариться рядом с тобой, чтоб моя седая голова нашла спокойствие на твоих коленях. Для нужды и баловства я найду. Ты не серчай. Но ты навсегда со мной. Как же иначе… иначе нельзя, ты Катеринушка моя половинка.
А она, оставив свою руку в его большой тёплой ладони, прижалась плечом к нему и, пригревшись, спросила о том, что болит и греет его больше всего. Для чего он живёт и родился на этот белый свет:
— Как флот? Шведы надоели?
Он был рад её вопросу. Счастлив, что может говорить с ней о том. С Евдокией они так и не поняли друг друга, а Анне нужна была праздная жизнь. Поэтому и обрадовался родной душе, какой можно рассказать о сделанном и поделиться планами на будущее. Упёршись руками в широко разъятые колени, он произнёс: