«Слишком прекрасно, — подумал полковник, — слишком».
— Я знал, что он собирает части ракет, фрагменты, крупные детали. Думал, хочет их продать, но что собирает действующую ракету… Этого я предположить не мог.
— Но догадывались?
Командир части снова кивнул.
— Вы имели выгоду со своего молчания, вернее, попустительства?
Протасов снова кивнул.
— Я не спрашиваю какую, этого не доказать, но скажите: он что-то говорил о заказчиках? — Семенов сделал невольное движение туловищем к допрашиваемому, пытаясь подчеркнуть важность вопроса. Тот взглянул на оперативника и снова кивнул.
— Он ничего мне не докладывал, ничего, поверьте, ничего не знал о его делах. Он даже фуру взял без моего ведома. Он ее часто брал… Но, как я понял, он опасался заказчика… — Протасов снова замолчал. Посопел немного и продолжил: — После его гибели Люся — его жена, наши жены дружат, мы семьями дружим… Так вот, она принесла мне видеокассету, сказала, что он ей передал на хранение и просил мне отдать, если с ним что-то случится. Вот она. — Командир тяжело встал, подошел к шкафу, отодвинул его, запихнул за него правую руку, покопался там и вынул кассету.
Семенов и Говоров аж на стульях подпрыгнули.
«Неужели Фокин заснял заказчиков?» — ужаснулся Петрович.
Командир части взвесил в руке маленькую, с сигаретную пачку, кассету и передал Семенову. Тот взял ее как бесценный груз, повертел в пальцах и положил перед собой на стол:
— Что там? — спросил он.
— Не знаю, не смотрел, у меня такого магнитофона нет.
— Почему вы ее не отдали раньше, сотрудникам ФСБ или комиссии из Министерства обороны? — спросил Максим.
— Побоялся. Они меня унижали, допрашивали, грозили трибуналом, а по душам никто так и не поговорил. Да и Люся мне ее всего три дня назад отдала. А, надоело все! Делайте что хотите! — Командир сгоряча махнул рукой, встал, подошел к шкафу, открыл его, вынул полную бутылку водки, одним движением отвинтил пробку и поднес горлышко к губам. Семенов и Говоров моргнуть не успели, как Протасов осушил поллитровку до дна. Даже муровцам не предложил. Выдохнул, поставил тару на пол, за шкаф и плюхнулся на стул.
— Я, что ли, не понимаю, не переживаю? Фокин натворил дел, а мне расхлебывать, а я ничего с этого не имел, поверьте — ничего. Только поил он меня на халяву, на кордоны возил — уток пострелять, порыбачить, с девочками, да мою работу сам выполнял. Вот и все. Мне-то два года до отставки, а он на мое место метил, так я ему и дал волю, командуй, мол, расти… упражняйся, тебе спокойный сон Родины беречь…
— Сберег, — вырвалось у Семенова.