В себя я пришла в кладовке, полной консервов. Прозрачные банки дразнили меня маринованными помидорами и малосольными огурцами, а холод еще сильнее нагонял аппетит. Оттуда меня выпустили только следующей ночью. В палате я легла на кровать, закуталась в одеяло и сжала челюсти, чтобы стук зубов не разбудил всех вокруг. В животе урчало от голода. Что-то твердое коснулось моего бока. Я повернулась и увидела, что Ира протягивает мне кусок зажаренного на утюге хлеба. Я вгрызлась в сухарь, словно вцепилась зубами в жизнь. Аромат деликатеса перебивал запах дуста от кровати. Я ела хлеб, подставив ладонь, чтобы не потерять ни единой крошки, и сквозь слезы представляла, что ужинаю вместе с родителями. Тогда я поняла: физическая боль — мелочь, по сравнению с моральными испытаниями. Но в темноте я увидела улыбку друга, значит, все образуется, и я не останусь одна.
Воспоминания помогают успокоиться. Расстояние от дома до заводского общежития я преодолеваю за считанные минуты. Знакомый подъезд приветствует надписью на мусоропроводе: «Здесь живет Тоня». Лифт встречает распахнутой дверью. Нажимаю кнопку с цифрой «восемь» и безуспешно пытаюсь закрыть дверь изнутри. Открытый лифт ползет вверх. Отступаю на шаг вглубь. Хорошо хоть работает. На весь коридор разносится песенка Жанны Фриске. Стук в дверь приглушает слой поролона под кожзаменителем. Звонок не работал еще шесть лет назад, когда я переехала к Ире в эту малосемейку.
— Ты уходишь по-английски… — напевая, распахивает дверь Ира. — Динка!
Она разводит руками и тут же роняет их при виде моего лица.
— Кто тебя так разукрасил?!
— Кто, кто, — отодвигаю подругу и захожу внутрь. — Паук в пальто.
— Вот сука! — перекрикивает она голос Фриске. — Говорила я тебе, бросай своего Паукова, пока голова цела. А ты: мой Олежек такой, мой Олежек сякой…
— Ир, выруби шарманку, без нее тошно.
Она, покачивая бедрами в такт мелодии, идет на кухню. Блестящее в лучах весеннего солнца платье обтягивает женственную фигуру. Соблазнительно выгибаясь, Ира наклоняется к розетке. Тройник с искрами выскальзывает из оголенного электрического разъема. Раздается последний вздох холодильника, и в комнате наступает оглушительная тишина.
Смотрю на подругу и думаю, как бы я хотела быть такой же. Пышные темные волосы, золото карих глаз, округлые формы — все выдает в ней женщину, нежную и соблазнительную. Почему Бог не наградил меня округлостями, а вместо этого подарил лишние полметра роста? Кажется, подует ветер и сломает меня пополам. Да еще темно-серые глаза придают бледному лицу болезненную синеву. Как бы я хотела иметь такие же мягкие, кокетливо вьющиеся волосы вместо своих белесых стручков, торчащих прямыми спицами до плеч. Что, если бы загар ложился на мою кожу так же, как золотит ее плечи? Может, тогда жизнь сложилась бы иначе? Нет, Ирина жизнь тоже не бисквитное пирожное, а у моих неудач есть причина куда серьезнее бледной внешности.