Табоада кивнул.
— Он до сих пор содержится в тюрьме Паракуана. — С этими словами прокурор подвинул ему старый номер «Меркурио». Едва взглянув на первую полосу, он узнал Карлу Севаллос, одну из девочек. — Короче, преступник давно в тюрьме, и у вас нет причин полагать, что вы допустили ошибку?
— Нет, сеньор. Мы представили обвинению все доказательства, на основании которых был вынесен приговор.
— Вы сохранили эти доказательства?
— Да, сеньор.
— А по моей информации, вы их уничтожили. Вы можете объяснить почему?
Откуда он узнал? Только самые близкие люди знали об этом и имели доступ к его личным документам.
— Понимаете ли, мне пришлось сделать это, заботясь о моем психическом здоровье, — стал выкручиваться Табоада. — Я боялся, что сойду с ума, если сохраню их. — Он натянуто улыбнулся, однако никто не ответил на его улыбку.
— Но так или иначе, преступник в тюрьме, верно?
— Несомненно.
— Ладно. А это вы видели?
Прокурор разложил на столе дюжину черно-белых фотографий. Не сразу он понял, что это фрагменты расчлененных тел.
— Смотрите, смотрите. Чем вы это объясните? Это тело было найдено сегодня утром. Расчлененка, та же аббревиатура на школьной форме. По всем признакам, почерк Шакала.
Табоада, ничего не понимая, поднял глаза на прокурора и столкнулся с жестким немигающим взглядом.
— Если Рене Луис де Диос Лопес в тюрьме, то кто мог это сделать? У вас есть объяснение?
Ах вот в чем дело! Интуиция, благодаря которой он так долго занимал свой пост, подсказывала, что единственным человеком, который способен дать объяснение, является один из друзей Бернардо Бланко. А именно — падре Фриц Шанц.
— Шеф? Вам плохо?
Да, ему было плохо. Но Фрицу было еще хуже.
Свидетельские показания Фрица Шанца, члена ордена иезуитов
Я не сразу узнал его, но это был Макетон собственной персоной.
— Вы знали! Почему вы не сказали мне?
Время было без малого одиннадцать. Мы сидели у меня в кабинете. В этот час в школе уже никого не бывает, и только редкие машины за окном тревожат тишину.
Я был весьма удивлен тем, что Кабрере удалось сложить два и два в ситуации с Бернардо Бланко.
— Прежде всего, таков был приказ епископа, которому я обязан подчиняться. Во-вторых, профессиональная этика. И в-третьих, ты сам виноват, поскольку не задал мне верного вопроса. Ибо как учат нас Отцы Церкви, мы не должны говорить правду, если это сопряжено с опасностью для жизни. А поскольку ты пришел от Табоады…
Кабрера расположился в моем кресле. На нем был черный помятый костюм, в руках сумка с хлебом. После травмы он носил шейный корсет, делавший его похожим на робота или ходячий холодильник. Дабы повернуть голову, ему приходилось поворачивать все туловище, и я, воспользовавшись его неповоротливостью, успел закрыть все ящики.