А потом мы стали налаживать контакты еще с одним «антисоветчиком» – известным писателем Русского Зарубежья Владимиром Максимовым, главным редактором журнала «Континент». Того самого журнала, за чтение которого тогда могли привлечь к уголовной ответственности, выгнать с работы, выслать, исключить из партии и даже посадить. В. Максимов сначала отказался от интервью, когда мы ему позвонили. И был резок в своих суждениях – «Нам не о чем говорить». Еще бы. Ведь официальная пресса все эти годы не скупилась на обидные и гнусные ярлыки. Он был увешан ими так же обильно, как многие его хулители в нашей стране были увешаны лауреатскими медалями и орденами. И первый разговор с Владимиром Емельяновичем в Париже (мы все-таки договорились о встрече) оказался трудным и напряженным. Но в какое-то мгновение общих воспоминаний невидимые флюиды искренности и доброжелательства согрели, видимо, недоверчивую душу. Я почувствовал, как измучено разлуками и тоской сердце этого строгого на первый взгляд человека. Уже позже я узнал, что Владимир Емельянович звонил в Москву своему другу академику Сахарову, говорил с Аксеновым, Войновичем, Окуджавой, расспрашивал о «Юности» с единственной целью – утвердиться в своем интуитивном влечении к людям, представлявшим этот журнал. Думаю, немалую роль в нашем сближении сыграло и то обстоятельство, что я оказался совершенно непричастным ни к гонениям, ни к обличениям своих коллег, не усердствовал в их недавних разгромах, не прикладывал ни руку, ни ручку к исключению из Союза писателей будущих эмигрантов.
С этой непростой и неторопливой дружбы с Максимовым начались в «Юности» и его первые публикации – удивительное по своей искренности интервью, главы его интереснейшего романа о Колчаке.
Я потому так подробно рассказываю обо всех наших попытках установить добрые отношения с выдающимися писателями Русского Зарубежья, с бывшими авторами «Юности», чтобы всем было ясно – ничего само собой не приходило и не приходит даже в условиях перестройки. Когда в 1988 году мы напечатали в журнале роман В. Войновича о Чонкине, равнодушных не было. Взорвалась напряженная тишина – от грубого фельдфебельского окрика «Кощунство!» до восторженных слов миллионов простых читателей. И мне, и другим сотрудникам редакции, и прежде всего самому Войновичу приходилось отбиваться, спорить, объяснять. Но «Юность» уже трудно было представить без произведений Русского Зарубежья. Этого хотели читатели, этого требовали время и справедливость.
Еще ждали своего возвращения книги Александра Солженицына, а мы тем временем опубликовали главы из воспоминаний Галины Вишневской – «Солженицын и Ростропович». Появился вновь на своих родных страницах «Юности» Василий Аксенов. Его роман «Остров Крым» читала вся страна. На родину возвращались не просто любимые писатели, не только их запрещенные книги, но и горькая память об атмосфере тех черных дней, когда они, первые, рискуя и мучаясь, говорили правду о себе, о нас, о стране, где их не хотели слушать или не позволяли им быть услышанными.