Я впервые беседовал с королем. Ввиду его слога, неожиданных выпадов, переходов с одного на другое явилось у меня чувство, будто принужден я играть в сцене из итальянской импровизированной комедии, где при малейшей оплошке актера из партера несется свист. И, приняв вид финансиста и состроив подобающую мину, ответствовал я сему надменному монарху, что могу изложить ему теорию налогов.
– Это мне и надобно, практика – дело не ваше.
– Налоги бывают трех родов, согласно действию, ими производимому: первые – разорительные, вторые – необходимые, как бы того не хотелось, и третьи – превосходные во всех отношениях.
– Интересно. Растолкуйте.
– Разорительный налог – королевский, необходимый – военный, превосходный – народный.
– Что сие значит?
Приходилось изъясняться обиняками, ибо сочинял я на ходу.
– Королевский налог, Сир, это налог, коим государь облагает подданных, чтоб наполнить свои сундуки.
– И он всегда разорительный, как вы толкуете.
– Разумеется, Сир, ибо он губит денежное обращение – душу торговли и опору государства.
– Но военный вы считаете необходимым.
– К несчастью, Сир, ибо война, без сомнения, – несчастье.
– Возможно. Ну, а народный?
– Превосходный во всех отношениях, ибо король одной рукой берет его у своих подданных, а другой возвращает им в виде полезнейших заведений и установлений для их же блага.
– Вы, разумеется, знаете Кальзабиджи?
– Не могу не знать, Сир. Семь лет назад мы учредили с ним в Париже генуэзскую лотерею.
– А этот налог к какому разряду относите вы? Согласитесь, ведь сие тоже налог.
– Разумеется, Сир. Это превосходный налог, если король предназначает выигрыш для содержания какого-нибудь полезного заведения.
– Но король может проиграть.
– В одном случае из десяти.
– Точен ли этот расчет?
– Точен, Сир, как все политические расчеты.
– Они часто ошибочны.
– Прошу меня простить, Ваше Величество. Они никогда не ошибочны, если только не вмешается воля Божья.
– Возможно, я и соглашусь с вами насчет нравственных расчетов, но не нравится мне ваша генуэзская лотерея. Я почитаю ее мошенничеством и не желал бы ее установления, даже если б математически был я уверен, что никогда не проиграю.
– Ваше Величество рассуждает, как мудрец, ибо невежественный народ играет, поддавшись обманчивой надежде.
После такового диалога, который, понятно, делает честь образу мыслей сего великого государя, он чуток дал лиха, но я не растерялся. Пройдя под своды колоннады, он останавливается, оглядывает меня сверху вниз и снизу доверху и, поразмыслив, изрекает:
– А вы красивый мужчина.
– Возможно ли, Сир, что после столь долгой беседы на ученые темы Ваше Величество обнаружило во мне малую тень достоинств, коими славны лишь ваши гренадеры?