— Какое примечательное наблюдение!
Их беседа с аббатисой продлилась до начала трапезы. Чтобы поспеть во Флоренцию к ночи, синьору Буонарроти и его спутнику — фра Пьетро — пришлось поблагодарить сестер за любезный прием и покинуть стены картезии.
Однако прежде, чем отпустить гостя, матушка Мария осмотрела его плечо, велела несколько раз поднять и опустить руку, долго изучала зрачки и цвет языка, наконец, сочла состояние недужного значительно улучшившимся. Вручила ему склянку капель и фарфоровую баночку с целительным бальзамом. Сестра-ключница самолично вышла, чтобы запереть за гостями ворота.
Но прежде чем защелкнулись створки, синьор Буонарроти успел повернуться в седле, оглянуться и крикнуть:
— Как зовут доктора?
— Доктора?
— Врача, который приезжает из Флоренции.
— Ах, этого! Мессир Бальтасар.
— Мессир недавно умер в чумном карантине.
— Как такое возможно? — ахнула ключница. — Такой был знающий, опытный врач!
Они пришпорил лошадь, не дожидаясь, пока громоздкие створки ворот, обшитые кованной сталью, захлопнулись.
* * *
Они достигли городских ворот Флоренции глубокой ночью, долго припирались со стражниками, не желавшими впускать из из-за чумного карантина, размахивали подорожной, пока старший караула не догадался известить сержанта. Когда посыльный вернулся, их усадили в повозку, прокатили по пустынным городским улицам и доставили прямиком в здание Синьории.
Впотьмах галереи казались бесконечными, тоскливыми и непривычно гулкими. Стражник объявил, что их ждут, затем втолкнул обоих в непримечательную дверь. Посреди скромно убранной залы горела всего одна свеча, но этого захлебывающегося сквозняком огонька было достаточно для отца Джироламо — единственного, кто находился в зале. Проповедник стоял у стены, пригвожденный к полу собственной длинной тенью, и более обычного походил на святого. Его щеки ввалились, кожа побледнела до голубизны, глаза сверкали как раскаленные угли, а губы были готовы выплеснуть проповедь, по силе равную урагану.
Однако синьор Буонарроти нимало не смутился — еще в дороге он успел сговориться с фра Пьетро, что омрачать святого отца рассказом о покушении на скульптора нет нужды. Микеланджело был готов скорее умереть, чем признать пророческий дар отца Джироламо или хотя бы тот факт, что прелат опередил его в прозорливости. Он собирался оправдать задержку в монастыре тем, что выяснил много полезного о повадках умалишенных. Фра Пьетро с радостью согласился поддержать его — кому охота получить взбучку? Ведь это он не сумел защитить синьора Буонарроти от укола чертовой иголкой. Сообщники переглянулись и молча ждали, когда святой отец завершит молитвы.