Все в сингапурской Американской школе удивились, что я не бросила работу учителя, вернувшись в Сингапур после похорон Софи в Штатах. Директор школы пытался отговорить меня от возвращения. Но что мне было делать дома целыми днями? Организовать клуб игры в маджонг? Петь дуэтом со щелкающим гекконом? Выстроить буддийский храм в честь Софи с ее шиповками и любимыми сказочными романами из серии «Рэдволл»? Стать алкоголичкой и наркоманкой? Нет уж, спасибо. Через неделю после приезда из Штатов я вернулась в школу, как и Ли.
Бернд был консультантом у старшеклассников (слава Богу, не у Ли) и единственным коллегой, не опускавшим голову при виде меня в учительской столовой и не говорившим, что Софи была ангелом. Бернд был английским атеистом, верившим только в психоаналитика Жака Лакана. Бернд был худым и тщедушным, как будто болел в детстве (не болел). Бернд любил артхаусное кино. Бернд тоже проводил Рождество на Кох Самуи, живя в том же отеле со своей противной женой Ребеккой, работавшей в «Би-Пи», или «Британских Пачкунах», как называл эту компанию Бернд.
Мы с Крисом уже обдумывали рождественский отдых на Кох Самуи, задолго до того, как я случайно услышала, что Бернд говорит Дэну Фоссету, учителю химии, об их с Ребеккой планах. Но должна признать, узнав о намерениях Бернда и компании тоже туда поехать, я начала серьезно ходатайствовать в пользу «Четырех сезонов». Крис две недели держался за сафари в Танзании, потом сдался. Ли было все равно, куда мы едем, ледяным тоном проинформировала она нас, глядя в окно гостиной, словно хотела, чтобы мы исчезли.
Я еще не призналась Жаннетте о своем увлечении Берндом. Но знала, что она ответит. Это было до смешного очевидно, не так ли? Я использовала Бернда в качестве убежища от своего горя – точно так же мы сбежали на таиландский остров, чтобы отрешиться от сингапурской печали. Но в отношении Бернда разница заключалась в том, что это работало. Не то чтобы в его присутствии я не грустила из-за Софи. Но мне не приходилось с этим бороться.
Мы стали иногда вместе обедать, поскольку во вторник и четверг у нас совпадали свободные часы. Во время одного из первых ланчей, когда моя влюбленность была еще неясной, зарождающейся симпатией, я ни с того ни с сего расплакалась. В кафетерии подавали роти чанай, блюдо, которое Софи терпеть не могла. Мои губы тронула улыбка, когда я представила ее гримасу при виде жареной лепешки и карри, но улыбка застыла при воспоминании, что нет больше Софи, чтобы ненавидеть роти чанай. Это не имело смысла – это же не было ее любимой едой, блюдом, вызвавшим бы приятный, окрашенный печалью образ, как она наслаждалась им в ресторане, – боль возникла от того, что я забыла, всего на секунду – она ушла.