— Это подарок Игорю, — улыбнулся он, прощаясь. — Передай ему привет от меня и от Богдана.
Я поспешил обратно к ожидавшему меня с нетерпением командиру. Арцишевский поручил с первым же поездом доставить лампу в Пётркув. Было крайне необходимо как можно скорее наладить работу рации. Дело в том, что в последних радиосеансах с Центром начался обмен мнениями о присылке курьера и второго комплекта приемопередающей аппаратуры, а место явки для курьера и пароль остались несогласованными. Злосчастная лампа отказала в самый неподходящий момент.
Я стал размышлять, как лучше ее перевезти. На участке Варшава — Пётркув немцы часто устраивали облавы и обыски, а лампу достаточно больших размеров надежно спрятать не так-то просто. И вот — идея! На столе лежит буханка хлеба. Во время обыска одну буханку хлеба вряд ли отберут. Я осторожно снимаю верхнюю корку, делаю в мякише углубление и вкладываю туда лампу. Затем с помощью спичек тщательно укрепляю корку на прежнем месте. Заворачиваю буханку в газету и со свертком под мышкой отправляюсь на вокзал.
На перроне полно солдат, всюду полицейские патрули. Алчная железнодорожная охрана буквально обнюхивает пассажиров в поисках продовольствия. То и дело проводят, подгоняя прикладами и громкими окриками, какую-нибудь торговку.
В вагоне невообразимая теснота. Кто-то пытается еще втиснуться в тамбур. Я кладу сверток на полку и начинаю завязывать разговор с соседями. Черт бы побрал мой костюм! По бриджам и офицерским сапогам — одежде весьма модной во время оккупации — они сразу догадываются, что я не из тех, кто занимается спекуляцией. Чтобы отвлечь от себя внимание, я бросаю несколько фраз на распространенном жаргоне спекулянтов и начинаю подтрунивать над своим соседом, который разбил бутылку с самогоном и теперь уныло сидит, переживая свою потерю.
— Вот беда! Из чистого сахара был, подарок от знакомого инженера. Девяносто шесть градусов, чистый как слеза! — причитал сосед.
Кто-то из сидящих у окна пытался его утешить:
— Выпей моего. Не пожалеешь — очищен соляной кислотой, а потом еще углем из противогаза. Пан офицер, отведайте и вы за свободу родины!
«Черт, обращение «пан офицер» относится явно ко мне. Надо будет отказаться от бриджей и сапог».
В купе протискивается худенький парнишка, осматривается и вместе с маленькой девочкой начинает петь популярную тогда в Варшаве песенку «Враг напал на Польшу из сопредельной стороны». Посыпались подаяния. Вытащил из кармана медяки и я.
В Жирардове вагон притих — работая направо и налево прикладами, ворвалась толпа жандармов. Начался повальный обыск. Дошла очередь и до нашего купе. В проходе встали два здоровых жандарма. Один держит на изготовку автомат, другой обводит настороженным взглядом лица, вещи пассажиров. Я сижу с краю. Жандарм внимательно ко мне присматривается, потом берет своей лапищей с полки мой сверток и спрашивает: