После согласования с Центром план выброски был утвержден. Арцишевский ввел положение повышенной боевой готовности. Игорь ежедневно передавал в Центр метеосводки и вот, наконец, в один из дней принял радиограмму, уведомляющую, что этой ночью прибудет курьер. Я немедленно отправил своего школьного товарища Генрика Скворецкого с сигнальной лампой в Гарволин, Юзека Клюфа — в Лукув, а сам с Жупанским, Томашунасом, Камровским и Копкой поспешил в Бельск.
День мы пересидели у родственника Жупанских, а к ночи направились с фонарями на поляну. К нам присоединился и сын Моравского. К сожалению, ожидали мы напрасно — в эту ночь самолет не прилетел.
Я оставил всю группу на месте, а сам вернулся в Варшаву выяснить обстановку. Валеры объяснил мне, что по техническим причинам вылет был отменен. Назначен новый срок — через два дня. Я снова все подготовил, но и на этот раз никто не прилетел. В очередной радиограмме сообщалось, что самолет, обстрелянный немецкой зенитной артиллерией, вынужден был вернуться на базу.
В последних днях апреля был назначен третий срок, причем предусматривалось, что в случае необнаружения летчиком места приземления курьер будет сброшен в произвольном месте и затем уже сам доберется до резервной явки, предварительно назначенной Арцишевским. Явкой был выбран киоск на углу Пулавской и Раковецкой улиц, принадлежавший трем сестрам из Гдыни, тем самым, у которых так неудачно началось установление нашей связи с Павяком.
Ночь выдалась на редкость темной, облачность была высокой — условия благоприятные как для нас, так и для летчика. Мы расставили и замаскировали сигнальные фонари, которые нужно было раскрыть, как только станет слышен гул самолета. Люди заняли заранее назначенные места наблюдения. Все развивалось по плану. Но самолета не было. Однажды нам показалось, что донесся гул мотора, но это был автомобиль, проехавший где-то неподалеку. Продрогшие, не отрывая глаз от неба, мы просидели в лесу всю ночь. В четыре утра стало светать. Надежда пропадала — при дневном свете сигнальных огней не увидишь.
Назначенный час выброски давно миновал. Огорченных ребят я отправил на базу, а сам на всякий случай еще остался. И вдруг, когда стало совсем уже светло, донесся гул мотора. Я стал подавать в сторону приближающегося самолета условные сигналы. К сожалению, было уже слишком светло. Ничего не заметив, летчик пролетел дальше. Теперь и мне не оставалось ничего другого, как вернуться в Варшаву и доложить Арцишевскому о неудачной операции.
Мы были страшно обеспокоены, не схватят ли немцы курьера, сброшенного ясным днем на незнакомую территорию. С огромным напряжением ожидали его прибытия в назначенный пункт. Из Центра поступила радиограмма, что курьер все-таки сброшен неподалеку от условленного места.