Поплакав, она собрала грязное белье. После отъезда любовников Джилл держала комнату на замке, пока ее домработница не начала вести себя так, словно заподозрила, что хозяйка прячет в ней Грейс Пул.[56] Далее избегать того, чтобы открыть комнату, было невозможно, хотя это причиняло Джилл щемящую боль. Отдавая себе отчет в том, что выглядит со стороны ненормальной, она несла белье, как весталка несет облачение божества, — на вытянутых руках, выпрямив спину, будто священнодействовала. Остановившись на лестнице, женщина уткнулась носом в мягкий шелковый ком, и ей показалось, что она ощущает запах желания и восторга, хранившийся в складках белья.
Когда Маргарет позвонила ей через день или два после отъезда, Джилл на все ее «Ну, что ты думаешь?» и «Спасибо за гостеприимство» отвечала, как могла, приветливо, но постаралась под благовидным предлогом поскорее повесить трубку. Подспудно она испытывала гнетущее ощущение, что мир вокруг нее никогда уже не будет таким, как прежде. Все изменилось — и Маргарет, и Дэвид, и семейный очаг, и — вот это уж точно — ее долгий роман с овощеводством. Она велела Сидни в преддверии огородной страды нанять дополнительную рабочую силу, а сама обосновалась в доме: бесцельно слонялась по комнатам, читала журналы и принимала бесконечные ароматизированные ванны, что бы убить время. Этим непривычным для нее занятиям Джилл предавалась несколько дней — хотя ей казалось, что гораздо дольше, — когда однажды днем Дэвид неожиданно вернулся с работы со страшной зубной болью, драматически грозившей разрешиться абсцессом. Он просунул голову с отечным, искаженным страданием лицом в дверь ванной комнаты, и его опухшие глаза исполнились нескрываемого изумления при виде жены, которая под любовные песни Кола Портера[57] по самую шею утопала в пене, источавшей аромат лавандового масла.
Пристыженная тем, что истерзанный болью муж застал ее средь бела дня за подобным занятием, Джилл в душе ему же не могла этого простить. Выбираясь из своего изысканного пенного кокона, чтобы принести ему гвоздичное масло и аспирин, она почувствовала, что ниточка ее привязанности к нему безвозвратно оборвалась.
— Что ты там делаешь, черт возьми? — брюзжал Дэвид, нетерпеливо топчась у нее за спиной, пока она искала нужные снадобья.
— Катаюсь на велосипеде, разве сам не видишь? — огрызнулась она и от раздражения вылила на ватный тампон гораздо больше масла, чем требовалось, отчего мышцы рта у него потеряли чувствительность на несколько часов. — Некоторым мужчинам, — съязвила Джилл, одевшись и приготовив чай, который он не мог пить, потому что тот пах гвоздикой, — показалось бы очень волнующим неожиданно прийти домой в четыре часа дня и застать жену обнаженной.