Дики жил где-то в Канаде. Лишь однажды моей подруге во время поездки в Монреаль довелось увидеть его — как редкую сказочную птицу.
— Ну и как же он выглядит? — с неудовольствием спросила я.
— Похудел, поумнел и смутился, увидев меня. Насколько мне известно, пока не выставляется. Встреча была совершенно случайной.
— Но он все еще рисует?
— В основном лица и торсы. Думаю, и продает потихоньку, хотя не афиширует этого.
Я вспомнила, как выглядела Лорна после того, как ее удалось кое-как сложить.
— Видно, находит подходящую натуру, — мрачно заметила я. — Не говори Саскии. Пока не стоит.
Позднее, не сейчас, сказала я себе тогда. Но когда после своего шестнадцатилетия Сасси с неожиданным, судя по всему, для самой себя воодушевлением заявила: «Мне хотелось бы повидаться с отцом», — я сразу согласилась. Время, как старая заботливая нянька, более или менее убаюкало мою непримиримость… Ничто не вечно, кроме самого времени, а в моем распоряжении был лишь ничтожный его отрезок. Единственное, в чем можно быть уверенной, так это в неизбежности перемен.
Я продолжала усердно и с удовольствием трудиться. И оставаться «тетушкой Маргарет» — так шутливо-почтительно к моим юным тогда годам прозвали меня друзья и доброжелатели, и почему-то это пристало ко мне навечно. Я была общительной настолько, насколько бывают общительны одинокие матери, — возила Саскию во время каникул в разные места вроде семейных санаториев, где, пока она играла с детьми, я читала, бездельничала, заводила случайные знакомства, таскала ее по лондонским галереям, водила в театры и кино. В целом я была вполне счастлива. Изредка случались скоротечные романы, но я, разумеется, не помышляла о серьезных отношениях.
Колин, мой последний любовник по тем уже кажущимся далекими временам, был действительно очень милым человеком — Саския называла его хомяком, — но наши отношения имели шанс укрепиться больше, чем мне хотелось бы, и я дала отставку. Кроме того, в свои пять лет Саския умела любого мужчину, хомяка — не хомяка, заставить почувствовать себя узурпатором. Колину пришлось приделать задвижку к двери моей спальни, чтобы исключить возможность непреднамеренного растления ребенка. Уместная предосторожность, поскольку однажды в самый интересный момент мы вдруг обнаружили, что в кровати нас трое. Саския незаметно проскользнула под одеяло. Уверена, ничто не способно быстрее охладить сексуальный пыл; чувство вины от того, что взрослые своим легкомысленным, эгоистичным поведением невзначай едва не развратили детскую невинность (по крайней мере, так я воспринимала тогда бесцеремонность Саскии), подействовало отрезвляюще. На следующее же утро мы с самым решительным видом направились в хозяйственный магазин.