Она выставила вперед руку, но он не сделал и попытки приблизиться — к ее вящему облегчению, ведь ей с ним не справиться, вздумай он применить против нее силу.
Однако правда состояла в том, что, когда он целовал ее, она и не думала сопротивляться.
***
Александр всеми силами пытался совладать со своим дыханием, со своими руками и мыслями. Ведьма, бесстыжая грешница — рвалось у него с языка. Он хотел обвинить ее, сказать, что это она своими неодолимыми колдовскими чарами склонила его к поцелую.
Хотел и не мог.
Потому что виноват был он сам. Он сам ее обнял. Сам навязал ей этот поцелуй.
Он сам отпустил эту лгунью из церкви, не призвав ее к ответу за ложь, и тем самым уравнял себя с нею. Скоби предрекал, что оно так и сложится, и не ошибся. Теперь он не может доверять ни Маргрет, ни себе.
— Вы скажете… — Он запнулся посреди предложения. Его пальцы все еще пахли ею. — Вы скажете мне правду — сейчас, пока мы наедине?
Заметив в ее глазах внутреннюю борьбу, он понял, что ответом будет нет, но под тяжестью вины за то, что не обличил ее на допросе, не сдался.
— То слово. Что оно значит?
Он ждал ее ответа и вдруг отчетливо услышал журчание ручья, и оно заполнило мрачную тишину.
— Какое слово? — вымолвила она в конце концов.
— Скуп. Скуб. Скут. Все слышат по-разному. — Он и сам не запомнил в точности, что услышал.
Она отвернулась с поджатыми губами.
— Ничего оно не значит. Бессмыслица, и только.
Он схватил ее за запястья и встряхнул.
— И снова вы лжете!
— Вы считаете мою мать ведьмой только потому, что она лепечет всякую несвязную чепуху?
— Потому, что по меньшей мере пятеро из тех, кто давал показания, слышали, как это слово, это проклятье, разносится на ветру в ночи, а на следующий день с каждым из них случилась беда.
— Или же они испугались завывания ветра и вспомнили про свои негнущиеся колени и хворых овец.
— Не ветер кричал это слово, а ваша мать. Вы забыли, что я знаю ваш секрет?
Страдание в ее взгляде сказало о том, что нет, она не забыла.
— Ну, а вы, мистер Кинкейд… У вас самого нет секретов?
Он убрал руки. Нельзя ее трогать, даже ради того, чтобы вытрясти из нее правду. Что, если он выдал себя? Вдруг она догадалась, что он вовсе не тот многоопытный палач, каким себя изображает? Вдруг она знает, что он не способен отличить невинную душу от падшей?
— Речь не обо мне.
Память о поцелуе еще вибрировала меж ними. Платок Маргрет сбился, шаль упала на землю, волосы разметались по плечам как у девушки, никогда не бывавшей замужем.
— Хорошо. Допустим, это чепуха. Тогда скажите, когда она впервые произнесла это слово?