— Моя мать говорила, здесь жил очень сильный сновидящий, — тихо произнесла Лидия, глядя в чашку. — Почти Гипнос. И когда мы узнали, что дом вновь открыт, решили попытаться еще раз. Скажите, вы нам поможете?
Она подняла голову, посмотрела на меня с отчаянной надеждой. Лучик солнца, заглянувший в комнату, заиграл на ее волосах, и они вспыхнули золотистым венцом.
— Я помогу вам.
Женщина улыбнулась, ее муж, несмотря на свою недоверчивую сдержанность, тоже расслабился, свободнее расположился на стуле.
— Но должен предупредить. Я буду действовать исключительно в интересах пациента.
— Да, конечно! — воскликнула Лидия.
— Нет, вы не понимаете. — Я остановил ее радостный порыв. — В интересах вашего сына, а не в ваших. Если он стремится выйти из комы, я выведу его. Если захочет выздороветь, я исцелю его. Но если Эйсон решит умереть, я помогу ему.
Они испугались. Все сидящие за столом, включая Хэл, посмотрели на меня так, словно увидели впервые.
— Умереть? — прошептала Лидия, сжимая чашку с таким напряжением, что ее пальцы побелели. — Он не может захотеть такого.
— Кома — разновидность сна. Вашему сыну было мучительно тяжело в реальности. Он страдал. И погрузился в мир, где не испытывает боли, отчаяния и страха, который внушала ему болезнь.
— Да, нам говорили то же самое. — В голосе Саймона впервые прозвучала растерянность, впрочем, быстро сменившаяся гневом: — Но ты даже его историю болезни не посмотрел! Какие можно делать выводы?! С чего ты взял, будто Эйсон чего-то там хочет?! Он без сознания! Ничего не осознает! А ты предлагаешь нам убить собственного сына?!
Лидия опустила руку на его крепко сжатый кулак, и мужчина замолчал, глядя на меня исподлобья и тяжело дыша.
— Я предлагаю вам подумать, — ответил я спокойно и доброжелательно. — Взвесить все еще раз и принять окончательное решение. Чего вы хотите — собственного спокойствия или блага для сына.
Они уходили молча, не прощаясь, не глядя на меня. Разочарованные, оскорбленные, потерявшие последнюю надежду.
Когда захлопнулась входная дверь, Хэл, все это время сидевшая очень тихо, шумно вздохнула и откинулась на спинку стула.
— Ну ты даешь, Мэтт! Что, вот так прямо и надо было им влепить — лучше всего вашему сыну помереть?
Я улыбнулся, глядя на ее возмущенное лицо.
— Этого я не говорил.
— Но прозвучало именно так. Я до последнего думала, ты просто набиваешь цену. Или хочешь отвязаться от них, потому что никогда не лечил больных в коме. И вообще, почему ты такой довольный?
— Рад, что ты испытываешь сострадание.
— Ну конечно, все добрые и милые, а я бревно бесчувственное! — Она вскочила и с возмущением принялась сгребать посуду на поднос.