Древние греки в надгробных эпитафиях по аналогичным случаям выражались интеллигентно: «Не преуспел».
Весь мой трудом и кровью наработанный авторитет… все убиенные мною или по моему приказу мужчины и женщины… на хрена было…?
Терентий испуганно посматривал на меня, пока я угрюмо разматывал верёвку на его ошейнике. Вокруг ещё стояли зеваки, стражники, мои люди.
Понурые, уныло, как оплёванные, мы собрались уходить домой.
Вдруг из пристройки, куда удалился иконный дед с приказчиком и деньгами, раздался крик.
Из дверей появился размахивающий руками и вопящий приказчик. Вопил он неразборчиво, но… «набатно». Потом вдруг кинулся к стенке и начал блевать.
Все вокруг напряглись. Николай, было, намылился сбегать-посмотреть.
— Всем — стоять!
Негромкая команда дошла до моих людей. Десятник стражников непонимающе поглядел на нас и, оставив пару своих людей, во главе остальных потрусил к источнику крика. За ним ломанули и зеваки.
Мы рассматривали, как Терентий заматывает тряпками разбитые ноги, когда из пристройки резво выскочил десятник. Будто его в задницу чего клюнуло. И явно удивился, увидев нас на прежнем месте. К нам он подошёл уже не спеша.
— Ну, отроче, сказывай: твоя работа?
— О чём ты, добрый человек?
— Тама купец мёртвый лежит. Ты душегубство сотворил? Сознавайся!
Не фига себе! Как это, как это? Не понял я.
— Ты, десятник, весь наш разговор — рядом простоял. Всё видел, всё слышал. Как купец ушёл — я здесь остался, люди мои тоже. Снова: ты всё видел. Ну и как я мог этого купца… Как?! Чем?! Кстати, а от чего покойный… ну, дуба дал?
Десятник и сам пребывал в сильном смущении. Сильная взаимная вражда… недостаточная основа для обвинения.
Вот если бы меня увидели ночью возле того места, где случилось преступление, тогда, по «Русской Правде», есть причина для подозрения. И тестирования подозреваемого раскалённым железом.
— Приказчик говорит: вошли в горницу. Купец за стол сел, велел квасу принесть. Кошель вытащил, стал серебро перебирать, на зуб пробовать. Приказчик сбегал за кваском, вернулся… Купец на земле лежит. Приказчик к нему, а тот уже… весь розовенький и слюни изо рта. Вот, стало быть…
— Да уж… Вот только что — нас жизни учил, а сам уже… На всё воля божья.
Я стянул шапку с головы, найдя взглядом купола церкви, широко, троекратно перекрестился.
Крайне недоверчивый взгляд десятника требовал объяснения. Я ответил честно, смущённо-испуганно-растерянно:
— Тут, господин десятник… Такое дело… Вот ты говоришь: «сознавайся». А в чём? Я ж там не был. Ты ж сам видел. И ведь я ж его предупреждал! Ну, насчёт цены… А он… Ты ж сам тут был! Он же ж и слушать не хотел… Ай-яй-яй… Поди, и вдовица с сиротами остались?