— Пан Бенеш, — снова вмешался Янда, — что вас испугало в разговоре Яначека с Залеской, который вы слышали с другой стороны дверцы?
— Ну… так… вообще…
— Послушайте, дорогой мой. Вы уже достаточно долго ходите вокруг да около, а ведь именно вы, — подчеркнул он, — должны давать предельно точные и ясные показания, потому что от этого зависит, выйдете ли вы отсюда. Предупреждаю вас, что содержание разговора нам известно от другого свидетеля. Нужно только кое-что уточнить. Пани Залеска была очень взволнована? До такой степени, что временами срывалась…
— Точно, срывалась. Это… было ужасно. Поэтому я и не хотел, чтобы она меня видела. — Дарек вынул платок и вытер веснушчатый лоб. — Она страшно сердилась на пана архитектора за то, что он ходил в хранилище на втором этаже. Яначек… понимаете… ему нечего там делать. Пани Залеска говорила, что уже предупреждала его раньше и что он ей обещал…
— …что этого больше не будет, — помог ему Коварж.
— Да. Только он не сдержал слово. Больше всего ее разозлило, что он был там в тот день после обеда, она увидела его в окне снизу, со двора. Говорила, что во время инвентаризации возникли подозрительные неясности, и… — Дарек облизнул губы, — что об этом она сообщит руководству института… Что это ее обязанность.
— А что Яначек? Отвечал ей дерзко?
— Что вы! Уговаривал. Но она стояла на своем. Потом заскрипел ключ в замке, и я отскочил к стене.
— Вы же тоже входите в группу инвентаризации, — вспомнил Янда. — О каких неясностях шла речь?
— Это вам лучше скажет пани Альтманова. Я только фотографирую то, что принесут мне на стол. Слышал, что там было что-то перепутано… Обе говорили о каких-то французских портретах, не могли никак их найти.
— Залеска разговаривала с Альтмановой? Я думал, они были в ссоре.
— Это верно, но о делах они говорили между собой, — и неожиданно добавил: — Милушка Альтманова очень хорошая, добрая.
— Значит, вы на ее стороне, — улыбнулся Янда. — А Мария Залеска была доброй?
— Это бы-была дама. Жа-жалко ее.
Таким коротким некрологом Дарек Бенеш завершил свои показания.
— Самое лучшее оставляют на конец, — Янда улыбкой встретил Эмилу Альтманову.
— Самое лучшее? — Она уселась в кресло для свидетелей. — А мне, бедняжке, казалось, кто на конец вы оставляете того, кого больше всех подозреваете.
— Вы на самом деле так думали?
Петр незаметно посмотрел на начальника. «Если это бедняжка, — подумал он, — да к тому же и маленькая, то я — как там у поэта? — мальчик босенький утром на летней лужайке».
В этот раз Янда сам задал наводящие вопросы и быстро перешел к сути дела.