Когда она подняла глаза на дверь холодильника с бесчисленным множеством записок, листочков и газетных статей с рваными краями, ее разобрал приступ хохота. Брызги слюны летели изо рта.
Психологический феномен l’homme du petit papier. Человек с записками.
Навязчивое поведение, состоящее в том, чтобы всегда и везде делать записи о своих наблюдениях.
Набивать карманы замусоленными огрызками бумаги и интересными газетными вырезками.
Всегда иметь наготове блокнот и ручку.
Неприятный приятель.
Unsocial mate.
Solace Aim Nut.
В Сьерра-Леоне она создала себе нового друга. Неприятного приятеля, которому дала имя – Solace Aim Nut.
Анаграмма unsocial mate.
Игра со словами, но игра всерьез. Стратегией выживания оказалось сотворить в фантазии людей, которые принимали на себя руководство, когда требования отца становились чрезмерными.
Свою вину она переложила на этих персонажей.
Каждый взгляд, каждый шепоток, каждый жест она истолковывала как обвинение в том, что – недостойна.
Она всегда была грязной.
«Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды».
Заблудившись в своем собственном лабиринте, она пролила немного вина на стол.
«Ибо Я напою душу утомленную и насыщу всякую душу скорбящую».
Она налила второй бокал вина и опустошила его по пути в ванную.
«А вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою, приготовляете трапезу для Гада и растворяете полную чашу для Мени, вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание…»
Голодное пламя, подумала она.
Если голодное пламя погаснет, человек умрет.
Она прислушалась к шуму, с которым кровь бежала по сосудам внутри ее тела. В конце концов огонь погаснет, и тогда сердце обуглится и станет большим черным пятном.
Она налила еще вина, ополоснула лицо, выпила и всхлипнула, но заставила себя допить до конца, села на унитаз, вытерлась махровым полотенцем, встала и взялась за косметику.
Закончив, София осмотрела себя.
Она выглядит хорошо.
Для ее цели – вполне прилично.
Когда она с утомленным видом вставала у барной стойки, ей никогда не приходилось ждать долго.
Она делала так уже много раз.
Почти каждый вечер.
Уже несколько лет.
Чувство вины работало как утешение, потому что это была та вина, про которую она точно знала. София оглушала себя ею, как анестезией, и искала подтверждения своей виновности у людей, которые видели только себя и оттого не могли ничего подтвердить. Позор становился освобождением.
Но она не хотела, чтобы они увидели то, что под внешним слоем. Чтобы они заглянули в нее.