— Не с богом, а с тобой.
Пора уж мне покончить с его смутьянством. Я посмотрела на него, и его глаза не могли вырваться из прочного плена моих. Все произошло очень быстро, и я знала, что он в моей власти.
— В таком случае, Герет, — заявила я, — ты гневишь Сиббоса. Поставь его сосуд, пока он не сжег тебе руку в своей ярости.
Герет почти сразу же заорал и выронил медный кувшинчик. Ладонь у него покраснела и покрылась волдырями. Раздался крик изумления, несколько взвизгнув, и началась толкотня, когда стоявшие поодаль пытались выяснить, что случилось. Я обмакнула пальцы в чашу с водой и брызнула несколько капель на лицо Герета. Тот сразу очнулся и схватился за свою руку. Оролл кивнул мне.
— Воистину, Уасти сделала хороший выбор. У тебя есть истинное знание бога. Глупец, кто сомневается в этом.
Он посторонился, давая мне пройти. Я прошла между расступившимися передо мной караванщиками и вернулась к фургону.
Я расставила утварь по местам. Уасти сидела в своем кресле совершенно неподвижно, ее глаза слегка блестели во мраке.
— Сделано, — доложила я.
Она не ответила. И тут я увидала у нее на горле странное кроваво-красное ожерелье. Испытанный мной ужас был совершенно невыразим. Мне хотелось кричать и кричать, но я каким-то образом удержала крик в себе, как рвоту. Мне на миг подумалось, что в фургон забрался дикий зверь, но никакой зверь не выполнил бы так аккуратно подобной работы. Крови было много, я уже покрылась ею, в неведении ступая по ней. А потом поднялся крик, и сперва я подумала, что мой. Но он был чужим. Прислуживавшая Уасти девица бежала по проходам между фургонами, крича и плача, и рвала на себе волосы. К ней сбегались мужчины и женщины и бежали с ней обратно к фургону. Они распахнули пологи, и в нас вонзился свет, в Уасти и в меня.
— Это она! Она! — взвыла девица в истерике от злобы, ярости и ужаса перед тем, что она сделала. — Взгляните на нее, она покрыта кровью старой! Кровопийца!
Ее неистовство охватило толпу как пламя сухую траву. Набросились на меня исключительно женщины. Меня вытащили из фургона, опрокинув ничком, а затем перевернули на спину. Было ощущение множества рук, пальцев, вцепившихся мне в волосы и одежду, стискивающихся, впиваясь в мое тело, сплошной туман лиц, зверских и сосредоточенных. Меня душили и ослепляли панический страх и шок, и я жала, что вот теперь мне в конце концов придется умереть. Удары, обрушивающиеся на меня вновь и вновь, соленый привкус крови во рту от выбитого зуба. Казалось, не имело большого значения, что они повредят, если мне все равно предстоит умереть — я хотела только потерять сознание и не чувствовать больше этого.