Мы ехали сквозь безлунную ночь, пробираясь в темноте от одного поста к другому. Когда небо стало бледнеть, начали раздаваться первые звериные и птичьи крики, и часовые пропускали нас дальше. Проезжая теперь по невысоким горам, я различила на западе большие лесные просторы. За последними горами горизонт был чист: ничего, кроме неба. Плоское пространство. Равнина?
Мы направились к ближнему лесу. К рассвету мы уже были в новом стане. Через него протекала, плеща на серых камнях, небольшая речушка. В напоенном влагой воздухе — знакомые запахи дыма, пищи, животных, кожаных шатров и человека.
Меня удивило, что Дарак привел так мало людей из стана в ущелье. Теперь я начала понимать, что этот заповедник тоже его, и вероятно, имелись и другие. Пока он пребывал в разъездах, порядок среди обывателей станов поддерживали его «капитаны». Странно, что Дарак полагался на их преданность, но наверное у него имелись для этого веские причины, или же он принял меры предосторожности против любого мятежа. Среди них, кажется, никогда не возникало никаких сомнений в руководстве и никаких разногласий. Всадники вокруг меня рассеялись, и первым исчез Дарак. Он вызволил меня из опасности, но сделав это, снова забросил. Теперь появятся новые опасности, но это, казалось, не имело большого значения. Я спешилась и оставила коня пастись, радуясь возможности размять затекшие от езды ноги. В разбойничьей одежде я чувствовала себя легко и непринужденно, она меня не стесняла. Ноги мои были свободны, несмотря на жмущие сапоги; броская коричнево-желтая шелковая рубашка со слегка истрепанным золотым шитьем и кисточками, приталенная туника, бывшая не более чего кожаной накидкой, оставлявшей ноги свободными, и все остальные детали и украшения казались свежими и яркими после темно-красных и черных тонов, к которым меня обязывали культовые потребности людей. А теперь стесненность создавала только маска, шайрин, но тут уж ничего нельзя было поделать.
Я пошла по берегу речки, чтобы быть подальше от шатров, и вышла к большим влажным камням, покрытым зеленой шубой мха. Я остановилась, прислушиваясь к журчанью воды, когда в нескольких ярдах позади меня раздался пронзительный свист.
— Имма! — окликнул кто-то. Среди разбойников это было оскорбительное прозвище, означавшее «пигалица».