— Не понятно, — прервал он рассказ.
А та извинившись докончила:
— Так эта бедная сумасшедшая тут и мается.
Илья Семёнович спросил повинуясь интуиции:
— Где же она?
Рассматривая чистоту листьев фикуса в кадке, она отчеканила:
— Он обеспечил ей, более менее, нормальные условия жизни.
— Как тут может быть нормально? — фыркнул он.
Та пожала плечами.
— Она одна в палате.
Он толи возмутился, толи констатировал:
— Всю жизнь прожить в этих стенах, это чудовищно.
Врач с прежним железным терпением заявила:
— Что поделаешь, значит, у неё не было другого пристанища.
Он рубанул ладонью по воздуху, рассекая его.
— Лучше уж смерть.
— Это лирика, — отмахнулась она.
Дубов возмутился.
— Вы же рассказывали, что он хороший специалист.
— Бесспорно.
— Как же он не смог ей помочь?
— Тяжёлый случай, всякое случается. За столько лет и никакого прогресса. Какие методики только к ней не применяли.
Илья и сам бы не смог объяснить себе, почему у него так ухнуло сердце, противная дрожь прошлась по ногам, почему та обычная на любой взгляд история его держала, не отпуская, волнуя и затягивая в свои сети, как болото. Не ожидая от себя этого, он попроси:
— Вы меня заинтриговали. Разрешите посмотреть мне эту вашу пациентку.
Женщина поправила шапочку на голове и заюлила:
— Вообще-то не положено.
Он тут же расшаркался перед ней с любезностями.
— Может быть в порядке исключения.
— Разве что так. В порядке развлечения, — сверкнула она глазами в его сторону.
— Вы чудная женщина, — поцеловал он ей руку.
— Пройдёмте, — выкинув вперёд руку указала она направление.
Они шли по белому коридору, пока не остановились около старой, обшарпанной двери в самом его конце. В узкой маленькой коморке с белыми тяжёлыми для нервов и глаз стенами, и страшно высокими потолками на железной, выкрашенной белой краской кровати, кто-то сидел, укрывшись с головой чёрным рваным одеялом. «И кто сочинил для больных такой цвет, — подумал он, осматриваясь. — Как эти условия можно назвать нормальными? Тут ещё два раза с ума сойдёшь и даже не заметишь этого». Только по голым ногам в стоптанных казённых тапочках и полам застиранного халата, можно определить, что это была женщина. Услышав скрип открываемого запора, она повернула голову и долго смотрела на вошедших в палату людей. Потом вдруг встала, распрямившись во весь свой небольшой рост, сбросив с себя на кровать одеяло, шагнула к ним. Лохматое, измученное человеческое существо. Докторша попятилась, явно не ожидая такого от тихой безмолвной больной, тяня из-за предосторожности за собой и Дубова.
— Осторожно, какая-то у неё сегодня не понятная реакция. Идёмте лучше отсюда.