Рыба осторожно вышел в коридор и заглянул в комнату. То, что открылось взору, так потрясло его, что он невольно попятился и натолкнулся на стул, на котором лежала черная дамская сумочка. От толчка она упала на пол.
— Что это? — спросила Зинаида. — У вас есть кошка?
— Сквозняк, — хрипло отозвался Лёша. — Не отвлекайся! Давай, давай…
Рыба вернулся на кухню. Он задыхался от жара, который, казалось, охватил всё тело.
На полу валялась газета, и Рыба, любивший порядок, поднял её. Бумага вспыхнула в его руках и обожгла пальцы. Он выронил горящую газету. И тут же чистый, яркий огонь перекинулся на половик и, как шаловливый малыш, зигзагами побежал к соломенному коврику, что лежал у дверей, но передумал и уцепился за кончик платка, который свисал с пуфика. И через мгновенье и по пуфику, и по вешалке с одеждой, и по коврику, и даже по обоям запрыгали, затрепетали маленькие рыбки с ярко-оранжевыми хвостиками. Они стремились друг к другу, сливаясь в быструю, неукротимую стаю огненных пираний.
— Горим!
Рыба услышал крик Ольги и засмеялся. Глупая, она не понимает, что это не пожар, это — очистительное пламя, способное всё вернуть к единой первооснове — частицам, из которых, как из кирпичиков, сложатся новые прекрасные сущности, и, может быть, это случится даже не на Земле, а где-то далеко-далеко за пределами Солнечной системы…
— Помогите!
По-вороньи хриплый голос незнакомой Рыбе женщины звучал резко и пронзительно. Беспутница! Да знает ли она, что в её гнилой крови полно зловредного песка и пыли, и всё это засорило сердце — до бесчувствия, онемения и полного отупения. И только огонь, сиятельный, восхитительный, прекрасный огонь, освободит её душу. Она, как куколка бабочки, хранилась в этом спрессованном куске песка, пыли и шлаков, и вот настал миг пробужденья. Огонь коснётся её темницы, и она расколется, как скорлупа грецкого ореха, и душа воссияет из плоти подобно звезде. Бедная, она так долго томилась…
— Не тревожьтесь! — крикнул Рыба. — Не тревожьтесь о том, что вы называете любовью. Любовь — это не комбинация двух или нескольких тел, и это не земные привязанности, которые милы и драгоценны вам. Всё это быстротечно! И растворяясь навечно, вы, может, поймёте суть любви…
Он простёр руки вперёд, как трибун, и его выспренние слова, возможно, привели бы несчастных в ещё большее смятение. Но они ничего не слышали.
— Это ты сделал? — крикнула Ольга. — Ты!
От неё струился запах пота и чего-то противно-кислого, может быть, именно так пахнет отработанный адреналин, выходя из пор кожи. Ольга протянула к нему руки, и он увидел, как страх в её глазах сменился смиренным, молящим выражением: