– Ну что еще вы учуяли?!
– Возвращаемся на пост! – приказал Костя.
И сам удивился металлическим ноткам в своем голосе. Совсем как у мастера. Раньше он так не умел.
Рашида потерянно развела руками.
– Нужно поставить контейнер на место, – сказала она. – Если он сорвется, то передавит все на свете.
– Разумно, – сказал Кратов. – Стас, верни ей «палочку».
Ертаулов беспрекословно повиновался.
– Вы идите, – произнесла Рашида. – Я одна отлично справлюсь.
– Мы подождем, – сказал Костя. – Но ты поспеши.
Лицо Рашиды внезапно исказилось гримасой страха.
– Не слушается!.. – вскрикнула она.
И в этот же миг Кратов увидел, что глухая ребристая стена, возле которой он еще минуту назад спокойно сидел, вопреки всякому здравому смыслу рушится ему на голову.
3.
Еще не задумавшись над тем, что бы все это могло означать, Костя обхватил голову руками, поджал колени к груди, зажмурился. «Сейчас врежет, сейчас!..» Некоторое время он просто висел в воздухе, ничего не задевая, а потом задел – и на славу. Удар пришелся по спине, перепало и по затылку. В мозгу пышно расцвел сноп веселеньких искр, замигал нелепый в подобной ситуации праздничный фейерверк. Хрустнуло в груди, острая боль ржавой иглой прошила плечо и отозвалась в локте. «Неужели поломался? Вот некстати…» Он перекатился через голову несколько раз, упорно держа группировку, и завалился набок, но только плотнее подобрал конечности. «Еж свертывается в клубок, и его колючки торчат во все стороны. По этой примете ты всегда узнаешь Ежа…» Вокруг грохотало и лязгало: должно быть, ящики норовили сорваться с креплений, но без особого успеха. Побитое тело наливалось тяжестью. «Отказ гравигенераторов?! Если да – нас вот-вот расплющит…» Что-то громоздкое, с нагло выпирающими углами, наползло на него и бесцеремонно толкнуло под зад. Он не пошевелился, напряженно ожидая продолжения своих кульбитов.
Грохот прекратился, как по мановению дирижерской палочки.
Зато уныло, тянуще взвыла сирена.
«Авария. Но системы работают. Иначе я был бы уже лепешкой. Хорошо раскатанной, сублимированной и свежезамороженной».
Костя приоткрыл глаза. Свет горел ровно, хотя и не так ярко, как прежде. Сирена старалась вовсю. Он попробовал руку. Плечо ныло, весь локоть онемел, но рука слушалась. Рукав некогда белоснежной летной куртки был выпачкан пылью и заляпан красным. «Кровь? Откуда?!» Были разбиты губы и особенно текло из носа.
– Ребята! Вы где?
Слабо различимый за кладбищенскими стенаниями сирены, до него донесся голос Ертаулова:
– Второй, лапонька, ты цел?
– Вполне. А как вы? Я вас не вижу.