Вокруг было тихо, жарко и пахло деревом. Над раскаленными камнями клубился белый пар, вода в котле размеренно булькала, а на дубовой скамье стоял большой таз. Из него-то я и черпала ковшом воду, выливала ее на себя и тихо млела от удовольствия. Никогда не любила бани, предпочитая нежиться в собственной ванной или посещать СПА-салоны. Сегодня же мое мнение о деревянных постройках с большой печью и баком, полным ледяной воды, резко изменилось в лучшую сторону.
Смывать с себя невидимую грязь чужой жизни было истинным наслаждением. Особенно после визита пожилой лэфы с морщинистыми руками и не менее морщинистым лицом, на котором читалось откровенное осуждение. Ведь явных свидетельств насилия на моем теле не было, как не было и свидетельств невинности. Из чего старуха сделала вывод об аморальности моего поведения и… ушла докладывать об этом отцу и нордам. Я же, кривясь от брезгливости, вызванной стойким ощущением, что меня не только осмотрели и ощупали, но еще и оплевали, отправилась в сопровождении двух монахинь и Люля в баню. Эскорт остался подпирать дверь предбанника, а я наконец добралась до мыльной настойки и чистой воды. Кайф!
Прошел где-то час, а я по-прежнему сидела на лавке и в третий раз за время мытья размазывала по коже ярко-розовую жидкость с приятным цветочным ароматом. Медленно, тщательно… с удовольствием. Визит повитухи, как ни странно, всколыхнул воспоминания, вот только не Ильвины, а мои. Перед мысленным взором, словно яркий сон, пролетали картины из прошлой жизни. Смерть отца, предательство жениха, выкидыш… черт! Какое мерзкое безликое слово! Ведь это был ребенок… пусть еще толком не сформировавшийся и совсем крошечный, но живой, желанный… мой!
Там, на Земле, двадцатидевятилетняя Лера потеряла шанс иметь детей. Но тут, в Лэфандрии, девятнадцатилетняя Ильва была молода и полна сил. Она могла рожать, как сказала та противная бабка. Хоть и добавила, что рожать мне будет не от кого, потому что я позор семьи, которому место либо в монастыре, либо в доме Вивьеры. А как монашек, так и шлюх, в этом мире стерилизуют. Дура старая! Да ради того, чтобы понянчить своего малыша, я выйду замуж хоть за Таша, хоть за Йена, хоть за Лааша, если он мне здорового ребенка умудрится сделать. И плевать, что они изгои, главное – нестерильны!
Зачерпнув очередную порцию прохладной воды, я смывала с себя розовую пену, когда услыхала за спиной:
– А метка-то действительно в интерес-с-сном месте.
Вскрикнув, подскочила и, опрокинув на ногу тяжелый таз, взвыла от боли. В баню тут же влетела одна из монахинь и вопросительно уставилась на меня.