, — шепнул мне Устюжин, — вот бы нам его, чтоб совсем красиво развернуться!..» Я же, повторяю, выигрывал, все во мне пело, клубилось, я добрый и болтливый тогда был. И принялись мы вроде бы шутейно обсуждать, сколько может быть денег в сейфе, не мешало б сейчас этот железный ящик поставить меж нами, ставки б тогда космические были... Так глупо шутили, развлекались, я уже золотые кольца себе на палец надел, настроение радостное продолжалось, и, не отрицаю, сказал Устюжину: «Была б охота, а сейф оттуда вытащить — плюнуть! Лаз в подвал есть, пол там, видать, до сих пор не перебирали, ломиком поддеть — и готово!
СУДЬЯ. Получается, что мысль подали вы?
— Шутейно говорил, однако, чего ж, говорил... Устюжин, посмеиваясь, стал расспрашивать, что да как, откуда знаешь. Я, помнится, расхвастался окончательно. Как же, хвастаюсь, не знать, сам лаз закапывал, а, если хочешь, тот дом мне не совсем чужой, купец Гундобин — он мне по матери прадед...
СУДЬЯ. Это правда?
— Да к делу отношения, по-моему, не имеет, хоть правда, так оно и есть. А Устюжин, он уж тогда, понимаю, прицелился, намерение затаил, говорит мне: «Сейф возьмешь — как наследство получишь!» Я даже засмеялся, очень смешно стало. А он так и сказал: «Наследство...» А я меж тем вовсю катился вниз — опять Устюжин в удаче торжествовал. На этот раз особенно ловко у него скроилось: полчаса не прошло, как я уже вдругорядь кольца с пальца снял... «Хватит, — сказал Устюжин, — поиграли!»
...Хоть в петлю лезь, душа на части разрывалась, гиблое было мое состояние. Уже ничего не могло нравиться, стакан водки выпил, будто воду. Я раньше играл как? Десятка, от силы четвертной — весь солидный выигрыш-проигрыш. А тут, кольца посчитать, тыща рублей! В кино такое можно увидеть — а тут сам, я, своим желанием!.. Понятно, гражданин судья, буду короче, по существу... А короче — Устюжин вроде как сжалился и отдал мне одно кольцо, однако заявил: играть с тобой на него не буду, потому что кольцо тебе для свадьбы потребуется. Сказал он мне так, я про свадьбу вспомнил — и заплакал. Стыдно признаваться, но плакал, как малый ребенок. Устюжина просил другое кольцо отдать, а он, Гошка, говорит: «Не отдам. Что выиграно — свято. Тебя ж никто не неволил...» И предложил он: надо, мол, успокоиться, проветрить головы, поедем на озеро, рыбу половим, а там, глядишь, придумаем, безвыходных положений не бывает. Я за веслами к себе во двор пошел, ничего кругом не видел... И встретились на озере. У Гошки... то есть Устюжина... был под мышкой сверток, а в нем, я после увидел, рогожный мешок и четыре бутылки «Стрелецкой». «Зачем мешок?» — спросил я. «Ноги им оберну, они у меня от сырости на воде мерзнут», — ответил он.