Спасенное имя (Шишкан) - страница 15
— Ну что? — нетерпеливо спрашивает маму крестьянка. — Берете?
Но мама не слышит. О чем-то думает… О чем? Почему так побледнело ее лицо?
— Да, да, конечно, — кивает она, подставляя плетеную корзинку.
Человек, сдвинув кепку на лоб, затерялся в толпе.
— Ма-а! — крикнул Димка. — Мы еще погуляем, ладно?
Мама молча кивает. Что ее так встревожило? В другое время Димка подбежал бы к ней, но сейчас… Рядом шагает Ион. А вдруг подумает, что Димка маменькин сынок?
…А мать стояла у лотка, но видела себя на дороге посреди белой зимы в одном из сел Молдавии. В рваном старушечьем платке шла она на задание. Снег сухо поскрипывал под ногами, мороз леденил щеки.
В конце переулка Анна заметила одинокую фигуру. Стоял этот человек, как-то странно вытянув шею.
Что делать? Вернуться? Но тогда на нее непременно обратят внимание. Сзади слышались чьи-то тяжелые, мерные шаги. Анна решила идти вперед.
Вдруг калитка, у которой стоял человек, отворилась, и на улицу осторожно вышел мальчишка в худых валенках и заплатанной ушанке. В руке он что-то держал. Глазенки его радостно поблескивали.
Он снял ушанку, опустил в нее то, что держал, и тут человек у калитки выпрямился. Ловким ударом он выбил из рук мальчонки ушанку. Тот вскрикнул и, всхлипывая, побежал прочь, часто оглядываясь и спотыкаясь. То же случилось со вторым, а потом и с третьим мальчуганом.
Что же происходило за забором? В широкую щель был виден двор. Толстый немецкий солдат собрал вокруг себя толпу голодных мальчишек. Подле него, на скамье, стоял высокий плетеный кошель с яичками. К кошелю тянулась длинная очередь. Дети подходили к солдату, он опускал в их красные ладошки яйцо, и они бережно несли его, внимательно глядя себе под ноги.
Выходили за ворота поодиночке, и тогда человек у калитки, усмехаясь, метким ударом выбивал из осторожных ладошек хрупкое яичко. Оно падало, разбивалось об лед, растекаясь оранжевой лужицей.
Зачем он это делал? Развлекался? Неужели детские слезы доставляли ему радость?
Человек преградил Анне дорогу. Его узкие черные глаза сверкнули.
— Куда идем, красавица? — Он сдвинул со лба серебристую папаху, выпустив из-под нее смоляной казацкий чуб.
— Гриню́к! — позвали со двора. — Гринюк! Где ты, грязная свиня?
— Момент, — хрипло ответил человек и еще раз тяжело глянул на Анну: — А ты — погодь…
Такой взгляд можно было запомнить на всю жизнь. Он, казалось, проникал внутрь тебя. И даже чудилось, что глазам от него становится больно — столько злости он нес в себе и в то же время какого-то неестественного, лихорадочного блеска.
Как только Гринюк шагнул за калитку, Анна бросилась бежать…