— Расскажи о распятии… Занятно.
— Да что рассказывать? Христос больше не плачет — смирился. Клуб на селе работает. И никого до сих пор гром не разразил. Сочиняют старики. Кто им поверит? Разве что инвалиды…
— Занятно, — повторил незнакомец. — Ну лады. — Он полез в карман, достал оттуда уголь: — А вот это — тебе. Держи.
— Мне?
Гришка взял уголь, заглянул в глаза незнакомца.
— Вы художник?
Мужчина пожал плечами.
— Разхуд я.
— Разхуд? — Гришка удивленно вскинул брови.
— Ну разъезжий художник, что ли… «Нынче — здесь, завтра — там».
— Как звать вас?
— Теодо́р Пантеле́ич. Впрочем, зови маэстро. Так проще. — Он расстегнул ворот серой рубахи, достал из кармана большой клетчатый платок. — Жарко. Скупнемся?
Гришка усмехнулся.
— Пожалуй. — С его брюк и рубахи стекала вода.
Маэстро вышел из шалаша.
— Ерошка!
Паренек опасливо высунул голову из травы.
— Я здесь.
— Здоров ты спать, бродяга. Пошли.
— Я мигом! — Ерошка стал собирать этюдник.
Гришка с маэстро направились к лодке.
— Тут заводь, — рассказывал он. — Большеннейшая! И рыбы — завались. Белоглазка встречалась. А однажды пацаны вырезуба поймали! А так больше карась да уклейка…
Они подошли к лодке.
— Моя шлюпка, — с гордостью сказал Гришка.
— Ты хозяин, — похвалил маэстро. — Правильно. Все должно быть свое… — Он посмотрел на небо, на землю, широко повел рукой. — Все! Как в песне: «И все вокруг мое!»
— А ловко вы ее у меня… — кивнул Гришка на лодку. — Как слезу с ресницы смахнули.
Маэстро молча ухмыльнулся. Ерошка, вобрав голову в плечи, влез в лодку и закрылся этюдником.
— Ладно уж, — великодушно бросил ему Гришка. — Живи пока.
Ерошка с облегчением выпрямился, положил этюдник на колени.
Длинным шестом Гришка оттолкнулся от берега. Лодка тяжело поплыла, раздвигая камыш. Гришка стоял на корме, глядел на большое красное солнце. Оно медленно поднималось из-за холма. Завтра он придет сюда засветло и попробует его написать.
Между тем маэстро решил искупаться. Он снял джинсовые брюки, аккуратно сложил («Держи, Ерошка!»), стянул серую рубаху («Прими, Ерошка!»), сбросил туфли на микропористой подошве («Пристрой, Ерошка!») и, вытянув руки, повалился за борт.
Через несколько минут, фыркая и отплевываясь, влез в лодку и лег на спину, прикрыв грудь рубахой. Из-под нее выползал четкий контур татуировки — синяя могила. Маэстро закрыл глаза и притих.
Выждав несколько минут, Гришка осторожно потянул к себе край рубахи. Вся грудь маэстро была в татуировке. Почти на самом животе удобно расположилась могила с крестом, а над ней, через всю грудь, крупными буквами шла какая-то надпись. На руках застыли твердые бугры мускулов, короткая шея напряглась.