Спросили Диомида. Он наотрез отказался. Никого не видел, ничего не знает. Мало ли что почудится мальчишкам?
Где же искать? Мать, вздыхая, обреченно сказала: «Видно, на то воля божья. Ушла в лес и не вернулась».
Искала милиция. Не нашла. Украли? Увезли? Спрятали? Было над чем подумать.
Часто, поколесив по полям, Илья Трофимович сворачивал к домику на окраине.
— Зря людей обижаете, — говорили соседи. — Люди тихие, смирные. Мухи не обидят. Видать, сбежала девчонка-то.
Все было напрасно. Девочку никто не видел.
Всю ночь шел дождь. Вообще лето было богато грозами, частыми, мелкими, какими-то «Гвоздиковыми» дождичками. И трава стояла в лугах парная, лоснящаяся. Солнце поднялось свежее, умытое. В акварельно-синем небе повис жаворонок.
Из кустов выскочил заяц. Он постоял с минуту, глядя на Гришку, вздымая рыжеватые, как бы подпаленные (словно у костра грелся!) впалые бока, а потом вдруг высоко подпрыгнул и задал такого стрекача, что видны были одни лишь вытянутые, летящие по ветру уши.
Гришка улыбнулся. Он представил себе лист бумаги, на котором непременно будет жить это утро, этот глупый, пугливый заяц с его золотистым, каким-то солнечным зрачком. И эти уши…
Трава Гришке казалась осыпанной битым стеклом. Ощущение было настолько сильным, что он, сняв башмаки, осторожно погружал ноги в прохладную траву, словно боялся пораниться. Маэстро молча шел рядом.
— Неплохо бы рыбкой заняться. — Он огляделся. — Как думаешь?
— У меня под орехом на берегу удочка…
— Ну, Григорий! — Маэстро потер руки.
Они вышли на берег. Ореха, под которым Гришка спрятал удочку, на месте не оказалось — он со слоем земли сполз в воду. На сером пористом камне сидел чернобородый человек в серой рубашке. Он внимательно рассматривал дерево.
— Что за наваждение? — не мог прийти в себя Гришка. — Еще вчера я лежал под орехом, а теперь хоть вплавь добирайся… Просто чудо какое-то!
— Занятно, — сказал маэстро. — Конечно, чудо.
Бородач поднял голову. Глаза его заблестели.
— Кто это? — спросил Гришку маэстро.
— Диомид, — ответил Гришка.
Маэстро глянул в глаза Диомида, отвернулся и тихонько пошел к кустам.
— Я сейчас, — сказал он Гришке.
Между тем берег ожил. С десагами[6] и плетеными корзинами потянулись крестьяне. Один из мужиков с корзиной, из которой вытягивали длинные шеи откормленные гуси, присел неподалеку от бородача. Диомид, сверкнув глазами, подхватился и побежал к реке.
— Господи! — закричал он звонко. — Прости меня, грешного, раба твоего недостойного, за неверие мое сатанинское. Как отмолить мне мой тяжкий грех?!