– У вас были ХИВИ?
– На фронте нет. Они были в тылу. Это одна из причин, почему я говорю, что война – это что-то ужасное. Человека посылают воевать против людей, которых он не знает, которые, возможно, милее и лучше, чем он сам, и человек их убивает. И он должен их убивать, или его самого убьют. Это злое дело. Ведь, по сути, человека загоняют в угол. Нам тогда было 18 лет, на другой стороне тоже были 18-летние, они думали точно так же, как мы.
– Какое было самое опасное русское оружие?
– Разрывные пули. Хотя они были запрещены, но русские ими пользовались.
– Русские считают, что немцы тоже использовали разрывные пули.
– Нет. Такого солдата немедленно отдали бы под трибунал. Я стрелял разрывными пулями, но это были русские трофеи.
– Чего вы боялись больше– плена, смерти или ранения?
– Плен был самым страшным. Однажды я ненадолго попал в плен. Это случилось вскоре после того, как я попал на фронт. Русские прорвались. Обычно русские наступали в определенную точку с двух сторон. Чтобы отбить атаку, их надо было просто атаковать во фланг. Но тут нас окружили и взяли в плен. Там была женщина в звании майора, которая говорила по-немецки. Она подошла ко мне, спросила имя, звание, часть – обычные вопросы. Думал, меня убьют. Других наших куда-то увезли, а я должен был остаться с ней. Я предполагаю, что я ей кого-то напоминал. Мне дали поесть, она у меня спросила, как там у нас с едой. Потом меня привязали к телеге. На второй или третий день была какая-то суматоха, а я как раз не был привязан и решил бежать. Так получилось, что я пробежал мимо этого майора. Она на меня посмотрела, увидела, что я убегаю, и отвернулась. Было понятно, что она хотела, чтобы я убежал.
– У вас были какие-то прозвища для русского оружия?
– На моем участке обороны, за который я отвечал, в ста метрах сзади я установил два русских пулемета с дисками-пластинками. Вот эти пулеметы называли музыкальные пластинки. Я из него всегда стрелял.
– Русская разведка ночью утаскивала пленных?
– Об этом я не знаю, могло быть, иногда кто-то пропадал. Но в целом, я бы сказал, что нет, местность не позволяла – можно было легко утонуть. Там передвигаться можно было только по гатям.
– Были перебежчики с русской стороны?
– Иногда да. Чаще всего, когда у русских приходили новые части. Мы днем спали, а воевали ночью. Я как-то как раз прилег, автомат повесил на вбитую вместо гвоздя гильзу. Неожиданно меня кто-то начал дергать за ногу. Немец бы так не сделал. Я понял, что это русские. Открыл глаза, а рядом со мной около 30 человек! Что мне делать?! Автомат на гвозде. А я всегда говорил, что последний патрон оставлю для себя, я в плен попадать не хотел. А тут их 30 человек! Один из них неожиданно сказал по-немецки, что они хотят сдаться, прошли уже 200 метров по немецким позициям и не встретили ни одного немца. Повезло! Я и еще один товарищ повели их в тыл. Я шел спереди, и тут наши, немцы, открыли по нам огонь! Стреляли, как сумасшедшие, идиоты, от страха, что русские прорвались! Я закричал, что это я. Только тогда они прекратили стрелять. К счастью, никого не ранило. Их немедленно отвели в роту, а потом в батальон. Я их отводил и там должен был вместе с ними стоять с поднятыми руками, пока меня не узнали. В таком количестве перебежчики были единственный раз.