Я сделал некоторые выводы из обид, нанесенных мне Чаки и Ронни Ронсоном и другими детьми, с которыми я пытался сдружиться. Я постепенно начал понимать, что я не такой, как все. Но я был настроен бодро и надеялся, что моя жизнь, хотя я и ущербный, сложится удачно и счастливо.
Только в Питтсбурге я постепенно научился заводить друзей. Теперь я уже знал, что дети не похожи на собак и поглаживание или тыкание палочкой не сработает. К девяти годам на меня снизошло озарение.
Я поразмыслил и понял, как разговаривать с другими детьми.
Я вдруг осознал: если, например, какой-нибудь мальчик говорит мне: «Смотри, какой у меня грузовик», он рассчитывает на ответ, который по смыслу связан с его фразой. До того, как меня осенило, я, бывало, отвечал на такие фразы безо всякой связи со словами собеседника.
Получалось так.
Чужой мальчик:
– Смотри, какой у меня грузовик.
Я:
– А у меня есть вертолет.
Или.
Чужой мальчик:
– Смотри, какой у меня грузовик.
Я:
– Хочу печенья.
Или.
Чужой мальчик:
– Смотри, какой у меня грузовик.
Я:
– Мама сегодня на меня кричала.
Или.
Чужой мальчик:
– Смотри, какой у меня грузовик.
Я:
– Я однажды на ярмарке катался на настоящей живой лошади.
Я так привык жить в своем собственном мирке, что отвечал ровно то, о чем думал – о чем бы я в этот момент ни думал. Если я думал о ярмарке и лошади, то для меня не имело значения, что чужой мальчик говорил про грузовик или сообщал: «А мою маму в больницу положили». Я все равно отвечал О СВОЕМ – о ярмарке и лошади. Слова собеседника никак не влияли на мои мысли. Я как будто и не слышал голоса других и не вникал в их речи. Но на каком-то уровне я все же слышал, потому что откликался. Просто мой ответ для собеседника был бессмысленным.
И вот – озарение! Я внезапно понял, что чужой мальчик ожидал совсем другого ответа. Например:
– Классный грузовик! Можно подержать?
Более того, я понял, что любой мой ответ не по делу – про лошадь, ярмарку, маму, печенье – собеседника только разозлит. Теперь, когда я столь блистательно разобрался в секретах общения, я наконец понял, почему ковбои Ронни не пожелали со мной разговаривать. Может быть, и Чаки проигнорировала меня по этой же причине. (Впрочем, возможно, Чаки была дефективной, как и я. В конце концов, ей ведь нравились игрушечные грузовики, и она смотрела в землю, когда я с ней заговорил.)
После Великого Озарения я стал вести себя иначе: теперь мои ответы почти всегда получались осмысленными. Конечно, сделаться душой общества я пока что был не готов, но общаться уже немножко научился. Разговоры перестали резко заходить в тупик и обрываться, едва начавшись. Жизнь налаживалась.