Поздняков вспомнил молодого сыщика, нехотя поделившегося с ним собранными по делу Ларисы фактами. Интересно, ломал ли он голову над ними, подобно Позднякову. Сомнительно — даже более чем. Судя по дежурному, скучному тону этого самого Геннадия Ругина, расследование представлялось ему сущей рутиной — не более. Подумаешь, взбалмошная дамочка наглоталась по пьяной лавочке снотворного! Для него, наверное, все просто. Конечно, следов взлома никаких, на бокале только отпечатки пальцев покойной. Ну что еще требуется, чтобы спокойно закрыть дело?
Нет, нет, нужно сосредоточиться и все обдумать. Поздняков сел и, обхватив голову руками, судорожно ее сжал, словно пытаясь таким образом заставить ее лучше соображать. «Могла Лариса наглотаться снотворного? Теоретически — да, но…» Внутренний Станиславский, сидящий внутри Позднякова, упрямо заявлял на это свое сакраментальное: «Не верю!» Сильные люди, к коим, вне сомнения, он смело причислял Ларису, так не поступают. Что теперь о ней ни говори, она была борцом, а борцы так просто не сдаются. Даже пьяные, полные смятения и недовольства собой, даже загнанные собственным творчеством.
«Что остается? Убийство? В пользу этой версии и неожиданные Ларисины признания о том, что ее кто-то ненавидит, и состояние, в котором она находилась в момент смерти. Справиться с пьяной женщиной проще простого, она могла даже не заметить, как в бокал ей что-то подмешали. Может, она даже не видела, как таинственный некто решил избавиться от нее тщательно подготовленным способом… Стоп, следователь говорил, что замки были в порядке, но как же тогда милая дамочка Виолетта Шихт нашла мертвую Ларису, когда приехала на ее дачу в понедельник? Зачем она, кстати, пожаловала к ней?..» Голова просто пухла от неразрешимых вопросов.
«Ладно, — сказал себе Поздняков, — подумай еще и о другом. Возможен ли третий вариант, исключающий два предыдущих? Возможен опять же теоретически. Несчастный случай, трагическое стечение обстоятельств. Она попросту переборщила и с алкоголем, и со снотворным, не ставя себе конкретной цели забыться вечным сном».
Из подсознания выплыла еще одна фраза, брошенная Ларисой вечером в пятницу, когда она была еще жива: «Почем манна небесная для модной писательницы Ларисы Кривцовой?» Черт, каким же он был идиотом, почему не расспросил ее, почему не заставил объяснить свои странные слова? «Дурак надутый, думал только о себе, в мечтах уже сидел на берегу речки с удочкой. А она, несомненно, что-то предчувствовала, и ее приход наверняка не был случайным. Возможно, она интуитивно искала защиты, поддержки. А страх одиночества? Ну, конечно, она же недвусмысленно дала мне тогда понять, что не хочет возвращаться к себе домой. Да, она боялась, она точно чего-то боялась».