— Ну что, получше стало? — осведомился он, усаживаясь на край тахты рядом с Ольшевским.
В ответ тот снова закашлялся, но теперь уже не так надсадно.
— Ты, случайно, не делал себе ингаляцию от насморка? — поинтересовался Поздняков, рассматривая веревки, брошенные на пол. Они были плотными, синтетическими, и от них на голых руках Ольшевского остались ярко-красные полоски.
Манекенщик не был готов к тому, чтобы оценить тонкий поздняковский юмор. Он закатил глаза и, повернувшись на бок и подтянув ноги к животу, застыл в позе эмбриона.
Поздняков, взяв его за руку, посчитал пульс и, оставшись довольным своим подсчетом, оставил спасенного бедолагу отдыхать. Сам же двинулся на кухню, чтобы сварганить Ольшевскому чего-нибудь взбадривающего. Нашел в холодильнике початую бутылку коньяка, извлек зубами затычку. В очередной раз выглянул в окно, с радостью зафиксировав, что дубовская «Вольво» на прежнем месте. Теперь можно было спокойно заняться избитым манекенщиком.
Вернувшись в комнату, он застал Ольшевского лежа изучающим свое отражение в маленьком зеркальце. Выражение лица у него было такое, словно он сожалел о собственном спасении.
— Накрылась съемка! — воскликнул он со стоном.
— Благодари Бога, что сам не накрылся, — философски заметил Поздняков, водружая на стол коньяк.
— Вы-то тут какого черта делаете? — плаксиво спросил Ольшевский, отворачиваясь к стене.
— Вот те раз, не слышу благодарности в голосе. Если бы я немного припозднился или перенес свой визит на завтра — а такая мысль у меня, признаться, была, — пошел бы ты на корм червям как миленький.
Похоже, такая перспектива манекенщика не устраивала. Он вздрогнул и нервно засучил ножонками.
— Кто тебя так отделал?
— Послушайте, — Ольшевский резко повернулся, — вам-то какое до всего этого дело? Что вы все ходите и вынюхиваете? С тех пор как вы возникли, у меня сплошные неприятности. Ишь прикидывается, что он ни при чем. Оставьте, оставьте меня в покое! — у парня явно начиналась истерика.
Поздняков плеснул в стакан коньяка, наполнив его почти до краев.
— На, это тебя немного успокоит, — предложил он манекенщику.
Тот покосился на стакан через плечо, наконец взял и, морщась, точно коньяк застревал у него в горле, стал медленно, в растяжку, пить.
Снова вспомнив про «Вольво», сыщик решил присесть на подоконник, чтобы не выпускать машину из виду.
— Ну так кто тебя отделал? — повторил Поздняков, когда стакан в руках Ольшевского благополучно опустошился.
— Кто, кто? Ваши! — огрызнулся манекенщик. — А еще обещал, что, если все расскажу, меня никто не тронет. Как же, не тронули! Налетели как шакалы, избили, все выспрашивали, в каких отношениях я был с Хрусталевой, чтоб ей… — произнеся последнее слово, он осекся и с испугом посмотрел на Позднякова.