Николай Степанович подумал, что недооценил он крутого дружка юной прелестницы Жанны Хрусталевой. Тот не утерпел и устроил разборки с ее мнимым экс-любовником. Горячий парень, однако, точно, не сносить ему головы.
— Я тут ни при чем, — объяснил он Ольшевскому, — хотя догадываюсь, кто тебя обработал. Что ж, когда имеешь дело с красивыми женщинами, всегда рискуешь, что тебе кто-нибудь начистит твою собственную физиономию.
— У меня же завтра съемка, — снова заканючил манекенщик.
— Радуйся, что не похороны, — подбодрил его сыщик.
Ольшевский какое-то время полежал молча на тахте, видимо, усиленно ворочая своими пережившими изрядную встряску мозгами. Тяжелая мыслительная работа выразилась в неоригинальном вопросе:
— Кто вы такой?
— Я-то? Будем считать, частный детектив. Читал когда-нибудь книжки про частных детективов?
Ольшевский выкатил на него свои болезненные глаза, испещренные сеточкой лопнувших сосудов.
— И чего вам опять от меня надо?
— Да все того же: правды — и ничего, кроме правды. Надеюсь, это не слишком много?
— Какой еще правды? — тоскливо вздохнул Ольшевский.
Позднякову надоела эта скучная и неостроумная игра в непонимание, к тому же отнимающая время.
— Говори быстро, зачем ты приезжал в Хохловку в прошлое воскресенье, и я от тебя отстану.
— Я? В Хохловку? — Похоже, Ольшевский не умел отвечать на вопросы, прежде не переспросив.
— Ну ты, ты, в Хохловку, — подтвердил Поздняков. — И не пытайся выдумывать сказки, тебя там видели.
— Как болит голова! — заныл манекенщик. — Я почти ничего не соображаю… Завтра съемка, Боже мой, завтра съемка… Я так хотел, я так ее добивался — и все, все коту под хвост! — Ольшевский заскрипел зубами.
Поздняков опять плеснул ему в стакан:
— Пей, сейчас у тебя все прояснится.
— Мне нужна «скорая помощь», вдруг у меня что-нибудь сломано? — Ольшевский дотронулся до переносицы и охнул. — Вдруг у меня нос сломан, что я тогда делать буду?
Поздняков от нетерпения стукнул кулаком по подоконнику.
— Слушай меня внимательно: «скорая помощь» будет тебе только после того, как ты все честно и откровенно мне расскажешь. Что касается твоего драгоценного римского носа, то ты им давно рисковал, во всяком случае с того момента, когда стал его совать в чужие дела.
— В какие еще чужие? — заерзал Ольшевский. — Ну что я такого сделал? Ну был я у Кривцовой, был. Приехал, кстати, прощения у нее просить за это… недоразумение.
— В котором часу? — насторожился Поздняков.
— Не помню, часов в шесть, наверное. Приехал на такси.
— А почему не стал подъезжать к дому, а вышел на въезде в поселок?