– Почему же она лгала? – не понимает все-таки Сережа.
– Не лгала! – останавливает его тетя Нина. – Ты считай, не лгала! – Тетя Нина смотрит на Сережу серьезно, требовательно. – Считай, что отец твой летчик, что он погиб, испытывая самолет. Ты подумай только: так мама хотела!
Сережа думает. Мучительно думает.
Что ж, думает Сережа, пусть так и остается? Этот мамин обман? Пусть отец его считается погибшим летчиком? Но где его могила? Где его фотографии? Не зря же их нет, ведь невозможно же потерять сразу все, абсолютно все существующие фотографии… Так и жить, представляя вместо отца то Гагарина, то Чкалова, то неизвестных летчиков в высотных костюмах? Нет, это невозможно. Нельзя всю жизнь врать – себе, своим товарищам, потом, когда станет взрослым, детям своим. Мама говорила: у каждого человека есть продолжение, будет оно у Сережи, но что ж, тогда и у лжи продолжение будет? Ведь не смогут же внуки неизвестного летчика думать о нем так, как думал Сережа…
Мысли у Сережи совсем не мальчишечьи. И разве их передашь? Разве расскажешь все тете Нине?
Он напряженно молчит. Если бы взрослые лучше детей видели! Внимательнее на них смотрели! Не просто, как взрослые на детей, а как взрослые на маленьких взрослых. Как равные на равных, как мужчины на будущих мужчин и как женщины на будущих женщин…
Сережа разглядывает тетю Нину. Она красивая, счастливая, и сердце у нее доброе. Вот она и Сережу утешает, говорит, пусть так и будет, как мама выдумала.
Тетя Нина говорит это, потому что старается Сережу утешить. Потому что считает – он еще ребенок. Хочет не хочет, а смотрит на него как взрослая – сверху вниз…
Дети все-таки друг друга лучше видят. Вот Сережа Котьку, например.
Тетя Нина же Сережу не понимает. Видит, слышит и не понимает, потому что любит маму, любит Сережу и хочет все пригладить, успокоить, утешить.
Дети лучше понимают друг друга, думает Сережа и задумывается перед следующим вопросом, просто спотыкается о него: а вот взрослые понимают ли друг друга, как дети?
– Ты мужик али дите? – дурачась, спрашивает Андрон.
Сережа держит деньги, свою первую получку, и рот у него до ушей. Надо отложить немного, думает он, для тех трех сотен, остальное отдать бабушке, пусть больше не ворчит и не плачет.
Вечно у них из-за денег руготня. А недавно настоящая битва вышла.
Сережа собрался в магазин, полез к бабушке в кофту за деньгами, а вытащил квиток от денежного перевода. Его аж пот прошиб – опять от этого папаши! И нате вам – на бабушкино имя!
Он устроил допрос с пристрастием, сперва бабушка округляла глаза, делала невинный вид, потом разревелась и все рассказала. По порядку.