- Везде сейчас плохо, - сказал он, - раз такая война. И в жарких странах тоже плохо. Вон, немцы даже в Африку забрались.
Меня это потрясло. Я никогда не слышал об этом, никто мне не говорил. Африку я знал хорошо, Африка мне представлялась смешной, потому что еще до школы я выучил забавные стихи, где была смешная строчка: "Не ходите, дети, в Африку гулять!". Это были стихи, а теперь была правда, немцы, оказывается, добрались и до Африки.
Я представлял себе Лимпопо, у которой фырчат фашистские танки, и мне стало ужасно тоскливо, будто Африка мне дороже Сталинграда, хотя Африку я видел только на картинке в детской книжке, а под Сталинград уезжал отец.
Заметив, что я скис, отец велел мне одеться.
- На лыжах-то ты катаешься? - спросил он и, не дожидаясь моего ответа, предложил: - Ну, так давай покатаемся.
Я засуетился, вытащил свои "коньки", волнуясь, думая о том, как бы не ударить перед отцом лицом в грязь, как бы не осрамиться, хоть я и лучший "лыженист" оврага, но ведь бывает всякое, особенно в такой ответственный момент.
Мы вышли, - я в леопардовой американской шубе, отец в шинели с красными лычками петлиц. Я нацепил лыжи и для начала прыгнул с нырка однако не просто прыгнул, а удивительно далеко и, тормозя, развернулся вокруг себя на полный круг.
- Ого! - сказал отец, когда я к нему подъехал, и эта сценка вскружила мою голову. Я забрался на длинную и пологую горку и, вихляя, подпрыгивая, делая веера и разные повороты, выкрутил на снегу целые кружева.
Отец засмеялся, помотал головой, восхищаясь, и показал мне на горку, на ту самую злосчастную гору, которая начиналась от забора и которую я единственную во всем овраге - не мог одолеть.
- А с той можешь? - спросил он, явно задираясь.
- Не! - признался я честно, но отец не поверил.
- Это же простая горка! - сказал он. - Только крутая, и все! Не побоишься и проедешь шутя.
"Шутя, - проворчал я про себя. - Поглядел бы, как тот парень схряпал сразу обе лыжи".
- Ну! - подзаводил меня отец. - А так хорошо катаешься!
Я мотнул головой и нехотя стал взбираться на гору.
С высоты, от забора, отец показался совсем маленьким, и сердце у меня заколотилось часто-часто. И все-таки я надеялся. Мне казалось, что кто-то неизвестный поможет мне одолеть высоту, одолеть, чтобы отец снова, как вчера, похвалил меня. Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя и освободиться от страха и от волнения. Как будто помогло. Я взглянул в последний раз на маленькую фигурку отца и шагнул вниз.
Сначала я ехал хорошо - пригнувшись, как всегда, согнув колени и выставив для устойчивости одну ногу вперед. Примерно на средине горы лишь на мгновенье - я возликовал, что все в порядке, что я съехал-таки с этой горы, и тут же струя снега ворвалась мне за шиворот.