— Но, что же это… что?.. — в каком-то исступлении спросила Анна Николаевна.
— Это — жизнь… Это — правда жизни…
— А правда Христа — что такое? — спросил Гущин.
— Правда Христа — правда идеи… представления… Вы — рабы условностей, рабы мысли, а мы просто — не рабы!.. Мы свободны! Мы — свобода, потому что мы — Космос… понимаете — Космос!..
— Господа! — повысив тон после паузы, начал он. — По вашим лицам я вижу, что вы осуждаете меня. Может быть, вы проклинаете меня, но подождите, не осуждайте… Давайте испробуем новое средство ради счастья человека и увидим — годно оно для человечества или нет? И сделаем это не для того, чтобы вновь вернуться к красивому учению Христа, а лишь для того, чтобы, отвергнув антихристианство, найти третью правду… Может быть, оно-то и есть правда, правда Космоса.
Он смолк, тяжело дыша и схватившись руками за грудь…
— Я устал говорить… Ещё одно слово… Я стар и на старости лет познал истину… Я растратил энергию тела и духа… и я одинок… Я говорю вам, потому что вы молоды, и в ваших руках та правда, которую я узрел только накануне смерти…
Он поднялся и, не прощаясь с нами, медленно пошёл под гору. Мы молчали.
— Сумасшедший старик! — проговорила Анна Николаевна, когда «патриарх» скрылся за уступом скалы.
— Почему сумасшедший? — как-то загадочно спросила Наденька, но на её вопрос никто из нас не ответил.
* * *
Через несколько дней после встречи с «патриархом» Анна Николаевна перепугала меня и Гущина одним сообщением.
— Вы знаете, господа, — сказала она, — за эти дни Надя положительно неузнаваема.
— Что такое?.. Я ничего особенного не замечал, — сказал Гущин.
— Она необыкновенно молчалива, часто уединяется, а главное… Впрочем, об этом я ещё не буду говорить…
— Что же такое, Анна Николаевна, говорите всё, — перебил я её.
Она немного замялась, но всё же сказала:
— Она старается казаться прежней, но она не та, не прежняя моя милая Надя! Какое-то облачко затуманило её душу… Вчера я прямо спросила, что с ней… Она, ничуть не смутившись, ответила, что ничего с нею особенного не произошло… Она назвала меня странной за мои вопросы… Но она что-то скрыла, что-то скрыла…
Мы все обдумали сообщение Анны Николаевны, но ни к какому решению не пришли, так как Наденька, действительно, ничем не отличалась от той, какою приехала на крымское побережье… Ни одним своим словом, ни одним взглядом и ни одним жестом она не подала повода к каким-нибудь подозрениям… Но мы только потом узнали, что её душу, действительно, затуманило какое-то облачко.
Помню, это было перед вечером ясного тихого дня, когда солнце, склонившееся за горы, золотило небо ярким отблеском зари. Спокойное море казалось убаюканным в тихой дрёме, и наступившая тишина спугнула притаившиеся голоса истёкшего дня. Я сидел на террасе с газетою в руках, но читать не мог: грубыми и крикливыми казались мне все эти знакомые, надоевшие фразы, пестревшие на бумаге. Я не хотел фактов жизни, я бежал от них, предаваясь молчаливому созерцанию природы.