И вот теперь от меня - от меня! - ждут, чтобы я выступил перед целой толпой дачных гостей как веселый, разбитной конферансье.
Впрочем, стоит ли говорить об этом! Сейчас все это уже почти что позади. Рано утром я спустился к этому тихому пруду, чтобы броситься в него. Они найдут здесь мое тело плавающим среди лилий. Некоторые из них немногие - поймут. Я предвижу, что именно будет напечатано в газетах:
"Трагизм этой ужасной смерти усугубляется тем, что несчастный совсем недавно приехал к друзьям, чтобы провести у них свой отпуск, который должен был продлиться до конца месяца. Нет надобности говорить, что он являлся душой приятного общества, собравшегося в прелестном загородном доме мистера и миссис Беверли-Джонс. В тот самый день, когда произошла катастрофа, ему как раз предстояло быть устроителем и главным действующим лицом веселой вечеринки с шарадами и другими развлечениями - неисчерпаемое остроумие и избыток жизнерадостности всегда делали его незаменимым в такого рода увеселениях".
Когда те, кто меня знает, прочтут эти строки, они поймут, как и почему я умер.
"Ему предстояло провести там еще три недели! - скажут они. - Он должен был выступить в роли устроителя вечеринки с шарадами!"
Они грустно покачают головой. Они поймут.
Но что это? Я поднимаю глаза и вижу бегущего ко мне Беверли-Джонса. Очевидно, он одевался наспех: на нем фланелевые брюки и куртка от пижамы. Лицо его серьезно. Что-то произошло. Благодарение богу, что-то произошло. Несчастный случай? Катастрофа? Словом, нечто такое, что заставит их отказаться от шарад!
Я пишу эти немногие строки, сидя в поезде, который уносит меня обратно в Нью-Йорк, в прохладном, комфортабельном поезде с пустынным салон-вагоном, где можно вытянуться в удобном кожаном кресле, положив ноги на другое кресло, курить, молчать и наслаждаться покоем. Деревни, фермы, дачи проносятся мимо. Пусть их! Я тоже несусь - несусь обратно к спокойствию и тишине городской жизни.
- Послушай, старина, - сказал Беверли-Джонс, дружески положив свою руку на мою (он все-таки славный малый, этот Джонс). - Тебе только что звонили по междугороднему телефону из Нью-Йорка.
- Что случилось? - спросил я, с трудом выговаривая слова.
- Плохие новости, дружище. Вчера вечером в твоей конторе произошел пожар. Боюсь, что большая часть твоих личных бумаг сгорела. Робинсон - ведь это твой старший клерк, не так ли? - так вот, он как будто был там и пытался спасти, что мог. Он получил тяжелые ожоги лица и рук. Боюсь, тебе надо выезжать немедленно.
- Да, да, - сказал я. - Немедленно.