— И прежде небо избирало меня свидетельствовать истину, — проговорил он вдохновенно. — Я услышал, что. для поддержания молодой сиамской церкви нужна кровь, и я отправился туда. Они распяли меня, вывихнули и сломали мне кости. Меня бросили, считая мертвым, но Бог вновь вдохнул в тело жизнь, чтобы я был участником великого дела возрождения Франции.
— Вынесенные вами страдания, отец мой, дают вам полное право надеяться и на церковь, и на меня, ее сына и покровителя, — сказал Людовик, садясь на место. — Что же вы посоветуете относительно гугенотов, не желающих менять своей веры, отец мой?
— Они переменят ее! — вскрикнул дю Шайла со страшной улыбкой на мертвенно-бледном лице. — Они должны покориться, иначе их следует сломить. Что за беда, если все они будут даже истерты в порошок, раз можно будет основать на их костях единую в стране церковь верующих?
Его впалые глаза свирепо горели; бешено и гневно он потрясал в воздухе своей костлявой рукой.
— Значит, жестокости, испытанные вами, не сделали вас более сострадательным к людям?
— Сострадательным? К еретикам? Нет, государь, личные мои страдания доказали мне все ничтожество телесной жизни и научили тому, что истинное милосердие к человеку состоит в улавливании его Души, подвергая всякому ущемлению поганое тело. Я взял бы эти гугенотские души. Ваше Величество, даже в том случае, если бы для этого потребовалось обратить Францию в пустыню.
Бесстрашные слова священника, полные пылкого фанатизма, очевидно, произвели сильное впечатление на Людовика. Он глубоко задумался и несколько времени сидел молча, опустив голову на руку.
— Ваше Величество, — тихо проговорил отец Лашез, — едва ли понадобятся крутые меры, упомянутые достойным аббатом. Как я уже говорил, вас настолько любят в вашей стране, что одной только огласки вашей воли в этом вопросе будет достаточно, чтобы заставить их обратиться в истинную веру.
— Желал бы думать так, очень бы желал, отец мой. Но что это?
В полуоткрытую дверь заглянул камердинер.
— Здесь капитан де Катина; он желает немедленно видеть Ваше Величество.
— Попросите капитана войти. Ах! — Казалось, королю пришла в голову счастливая мысль. — Проверим, какую роль будет играть любовь ко мне в этом вопросе. Если она и существует где-нибудь, то скорее всего среди моих испытанных телохранителей.
Капитан только что вернулся из замка Портилльяк. Оставив Амоса Грина с лошадьми, весь в пыли и грязи, он явился сейчас же с докладом к королю. Войдя в комнату, де Катина остановился со спокойным видом человека, привыкшего к подобным сценам, и отдал честь.