Старый гугенот стоял еще несколько минут растерянный после того, как король отказал ему, молча, с угрюмым видом, опустив глаза. Сомнения, печаль и гнев сменялись на его лице. Это был по виду очень высокий худой человек с суровым бледным лицом, большим лбом, мясистым носом и могучим подбородком. Он не знал ни парика, ни пудры, но природа сама обсыпала серебром его густые кудри, а тысячи морщинок вокруг глаз и уголков рта придавали его лицу особо серьезное выражение. Но, несмотря на пожилые годы, вспышка гнева, заставившая его вскочить с колен, когда он услышал отрицательный ответ короля на его просьбу; пронизывающий сердитый взгляд, столкнувшийся с насмешливыми улыбками, перешептываниями и шуточками на его счет, — все указывало на то, что им до известной степени сохранены еще сила и дух молодости. Он был одет согласно своему положению просто, но хорошо, в темно-коричневый кафтан из шерстяной материи с серебряными пуговицами. Короткие брюки того же цвета, белые шерстяные чулки, черные кожаные сапоги с широкими носками, застегивавшиеся большими стальными пряжками, дополняли его костюм. В одной руке он держал низкую поярковую шляпу, отороченную золотым кантом, в другом — сверток бумаг, заключавший изложение его жалоб, который он надеялся передать секретарю короля.
Его сомнения насчет того, как ему следовало поступить дальше, разрешились весьма быстро. В то время на гугенотов (хотя пребывание им во Франции и не было вполне запрещено) смотрели как на людей, едва терпимых в королевстве и не защищенных законами, ограждавшими их соотечественников-католиков. В продолжение двадцати лет гонения на них все усиливались, и за исключением изгнания не было средств, которыми не пользовались бы против них официальные ханжи. Гугенотам чинили препятствия во всех делах, им воспрещалось занимать какие-либо общественные должности, брали их дома под постой для солдат, поощряли к неповиновению их детей, оставляя без рассмотрения все их жалобы в судах на наносимые им оскорбления и обиды. Всякий негодяй, желавший удовлетворить свою злобу или втереться в доверие своего ханжи-начальника, мог проделывать с любым гугенотом что ему вздумается, не страшась закона. И, несмотря на все, эти люди все же льнули к отталкивавшей их стране, полные таившейся в глубине сердца каждого француза горячей любви к родной земле, предпочитая оскорбления и обиды здесь любому приему, ожидавшему их за морем. Но на них уже надвигалась тень роковых дней, когда выбор не мог зависеть от их желаний.
Двое из королевских гвардейцев, рослые молодцы в синих мундирах, дежурившие в этой части дворца, были свидетелями безрезультатного ходатайства гугенота. Они подошли к нему и грубо прервали ход его мыслей.