. то и тогда хотел бы я видеть человека, осмелившегося дотронуться до нее. А вот подъезжает наша коляска. Гони во весь дух, кучер, и получишь пять ливров, если менее чем через час мы будем у заставы Инвалидов.
Трудно было мчаться быстро во времена безрессорных экипажей и выстланных диким камнем дорог, но кучер нахлестывал косматых, неподстриженных лошадей, и коляска, подпрыгивая, громыхала по дороге. Придорожные деревья мелькали перед застекленными дверцами коляски, а белая пыль клубилась следом. Капитан гвардии барабанил пальцами по коленям, нетерпеливо вертясь на сиденье и задавая по временам вопросы своему угрюмому спутнику.
— Когда все это произошло?
— Вчера вечером.
— А где теперь Адель?
— Дома.
— А этот Дальбер?
— Он он также там.
— Как? Вы рискнули оставить ее во власти этого человека, сами уехав в Версаль?
— Она заперлась на замок в своей комнате.
— Ах, что значит какой-то запор! — Молодой человек вне себя от бессильной злобы ударил кулаком в воздух.
— Там Пьер?
— Он бесполезен.
— И Амос Грин?
— О, этот лучше. Он, видимо, настоящий мужчина.
— Его мать урожденная француженка с острова Статень, близ Мангаттана. Она была одной из рассеянных овец стада, рано бежавших от волков, когда рука короля только что стала тяготеть над Израилем. Амос владеет французским языком, но не похож по виду на француза и манеры у него совсем иные.
— Он выбрал неудачно время для посещения Франции.
— Может быть, здесь кроется непонятная для нас мудрость.
— И вы оставили его в доме?
— Да, он сидел с Дальбером, курил и рассказывал ему странные истории.
— Каким он может быть защитником? Чужой человек в незнакомой стране. Вы дурно поступили, дядя, оставив Адель одну.
— Она в руках Божьих, Амори.
— Надеюсь. О, я горю от нетерпения скорее быть там.
Он высунул голову, не обращая внимания на облако пыли, подымавшееся от колес, и, вытянув шею, смотрел сквозь него вперед на длинную извилистую реку и широко раскинувшийся город, уже ясно различимый в тонкой синеватой дымке, где вырисовывались обе башни собора Богоматери, высокая игла св. Иакова и целый лес других шпилей и колоколен — памятников восьми столетий набожности Парижа. Вскоре дорога свернула в сторону Сены, городская стена становилась все ближе, пока путешественники наконец не въехали в город через южные ворота, оставив справа обширный Люксембургский дворец, а слева — последнее создание Кольбера, богадельню инвалидов. Сделав крутой поворот, экипаж очутился на набережной и, переехав Новый мост, мимо величественного Лувра добрался до лабиринта узких, но богатых улиц, шедших к северу. Молодой человек все еще смотрел в окно, но ему загораживала поле зрения громадная золоченая карета, шумно и тяжело подвигавшаяся перед коляской. Однако когда улица стала пошире, карета свернула в сторону и офицеру удалось увидеть дом, куда он стремился.