— Так-то лучше! — проговорил молодой человек, когда солдаты исчезли. Он потянул драгуна за ногу и приподнял его так, что тот мог обернуться, ухватившись за нижний угол балкона.
— Ну как вы себя теперь чувствуете? — полюбопытствовал молодой человек.
— Держите меня, ради Бога, держите.
— Я держу вас довольно крепко.
— Ну так втащите меня.
— Не надо торопиться, капитан. Вы отлично можете разговаривать и в таком положении.
— Втащите меня, мсье, скорее.
— Все в свое время. Боюсь, что вам не так удобно разговаривать, болтаясь в воздухе.
— Ах, вы хотите убить меня!
— Напротив, собираюсь спасти. — Да благословит вас Бог.
— Но только на известных условиях.
— О, авансом соглашаюсь на них. Ах! Я сейчас упаду.
— Вы оставите этот дом — вы и ваши люди — и не посмеете больше беспокоить ни старика, ни мадемуазель. Даете обещание?
— О, да, да, мы уйдем.
— Честное слово?
— Разумеется. Только втащите меня.
— Не так скоро. В этом положении легче разговаривать с вами. Я не знаю здешних законов. Может быть, подобные вещи во Франции воспрещены. Обещайте, что у меня не будет неприятностей.
— Никаких. Только втащите меня.
— Очень хорошо. Ну-с, пожалуйте.
Он стал тянуть драгуна за ногу, а тот судорожно цеплялся за перила, пока под одобрительный гул толпы не перевалился наконец через всю балюстраду и не растянулся на балконе. Некоторое время он полежал там неподвижно, как пласт. Затем, шатаясь, поднялся на ноги и, не взглянув на противника, с криком бешенства бросился в открытую дверь.
Пока наверху происходила эта маленькая драма, де Катина удалось оправиться от охватившего его оцепенения, и он принялся энергично проталкиваться сквозь толпу вместе со своим спутником, так что оба вскоре очутились почти у крыльца. Мундир королевского гвардейца уже сам по себе мог служить пропуском повсюду, а кроме того, и лицо старика Катина было хорошо известно во всем околотке, и все присутствующие расступались, чтобы дать им пройти в дом. Дверь распахнулась, и в темном коридоре прибывших встретил старый слуга, ломая руки.
— Ох, хозяин! Ох, хозяин! — кричал он. — Ох, какие дела. Какой позор. Они убьют его!
— Кого?
— Славного мсье из Америки. О Боже мой! Слышите?
Как раз в этот момент вновь поднявшиеся наверху крики и возня внезапно закончились ужаснейшим грохотом, перемешанным с залпом ругательств, шума и стука, словно старый дом содрогался до самого основания. Офицер и гугенот стремглав бросились вверх и уже стали взбираться на лестницу второго этажа, откуда, по-видимому, неслись крики, когда вдруг навстречу им вылетели большие часы недельного завода, перескакивая через четыре ступени, сразу перепрыгнули через площадку и ударились о противоположную стену, где рассыпались в кучу металлических колес и деревянных обломков. Через мгновение на площадке показался клубок из четырех людей и деревянных обломков. Борьба продолжалась. Люди вскакивали, падали, снова поднимались, дышали все вместе, напоминая тягу в трубе. Они так переплелись между собой, что трудно было разобрать их. Было только заметно, что среднее звено одето в одежду из черного фламандского сукна, а остальные три в солдатскую форму. Человек, служащий объектом нападения, был так силен и крепок, что, лишь только ему удавалось встать на ноги, он таскал за собой по площадке противников, словно дикий кабан повисших на нем собак. Выбежавший вслед за клубком дерущихся офицер протянул было руку с целью схватить штатского, но тотчас же с бранью отдернул ее прочь, так как последний сильно схватил его крепкими белыми зубами за большой палец левой руки. Прижимая к губам раненую руку, офицер выхватил шпагу и заколол бы своего безоружного противника, если бы де Катина, бросившись вперед, не схватил его за кисть руки.