Настасьѣ Петровнѣ было совсѣмъ не до разсказовъ. Хотя вина и сигары были уже доставлены отъ Фейна, но оставалось еще много самыхъ важныхъ вопросовъ. Главное-же, у нея было особое основаніе тревожиться за этотъ вечеръ. Любимѣйшимъ занятіемъ Настасьи Петровны, въ свободные отъ хозяйственныхъ заботъ часы, было раскладыванье пасьянса и гаданье на картахъ. Гаданье ея оказывалось такъ удачно, что знакомые даже составили ей репутацію «удивительной гадалки» и всегда обращались къ ней съ просьбой «погадать», доставляя ей этимъ неизъяснимое удовольствіе. Съ картами въ рукахъ она вся преображалась, дѣлалась важной, внушительной; даже глаза ея не такъ часто моргали. Сама-же она своимъ картамъ вѣрила свято.
И вотъ загадала она на сегодняшній вечеръ, а у нея и вышло: «пиковый интересъ въ трефовомъ домѣ» и при этомъ, какъ не верти, полное «замѣшательство въ червонной масти». Настасья Петровна рѣшила, что быть вечеромъ какой ни на есть бѣдѣ, и трепетала.
Маша едва досидѣла до конца обѣда и затѣмъ скрылась. Матвѣевъ заперся у себя въ кабинетѣ. Ему надо было составить спѣшную дѣловую бумагу, а Машинъ вечеръ кончится не ранѣе трехъ или четырехъ часовъ ночи. Этотъ вечеръ, этотъ шумъ, не входившіе въ его привычки, ему вовсе не улыбались. Но онъ даже самому себѣ боялся признаться въ этомъ: вѣдь вотъ уже цѣлый мѣсяцъ, какъ Маша только и мечтала о танцовальномъ вечерѣ въ день ея рожденія.
Когда Матвѣевъ, уже совсѣмъ одѣтый, вышелъ изъ спальни, яркій свѣтъ лампъ и свѣчей почти ослѣпилъ его. Онъ просто не узналъ свою квартиру — такое она производила блестящее и новое впечатлѣніе.
Скоро и зала, и Машина гостинная, и кабинетъ, и столовая заполнились гостями. Настасья Петровна, въ шумящемъ шелковомъ платьѣ стального цвѣта и въ наколкѣ съ лиловыми лентами, имѣла видъ, внушавшій невольныя опасенія. Она была такъ красна, глаза ея такъ моргали и, вообще, вся ея фигура выражала такую напряженность, что положительно можно было ожидать апоплексическаго удара.
Она старалась быть какъ можно любезнѣе со всѣми, не терять своего достоинства, имѣть видъ веселый, почти беззаботный. Но, несмотря на всѣ усилія, ей этого не удавалось. Тревога ея достигала высшаго предѣла, хотя повидимому, ничто не предвѣщало никакого несчастія.
Однако, вѣдь, ея карты не могли солгать, потому что — она искренно этому вѣрила — никогда не лгали. До обѣда у нея еще оставалась слабая надежда, что произошла какая-нибудь ошибка по ея недосмотру. Передъ тѣмъ какъ одѣваться къ вечеру, она заперлась у себя и спѣшно опять разложила карты. Открыла — и руки опустились: «пиковый интересъ въ трефовомъ домѣ», а рядомъ «сердечное огорченіе»! Она ужъ и не стала продолжать, такъ какъ не сомнѣвалась, что и «замѣшательство въ червонной масти» окажется на своемъ мѣстѣ. Лучше и не смотрѣть… что-нибудь, а ужъ стрясется, ужъ никакъ теперь не минуешь.