Его уважали и любили все. Думаю, в госпитале не было человека, обойденного его вниманием, помощью, дружеской поддержкой.
Невозможно забыть и сделанное им лично для меня. Именно он сказал мне ласковые, приветливые слова, когда я впервые переступила порог госпиталя. А как он заботливо опекал меня – неопытную начальницу хирургического отделения, помогая обрести почву под ногами.
И вот Пустынский уходит. Это не воспринималось всерьез.
А он уже укладывал вещи.
Когда наконец все поняли, что Сергей Дмитриевич действительно уезжает в следующий понедельник, остро встал вопрос: а кто же вместо него?
Клубок бурных обсуждений покатился по госпиталю. Перебрали всех и остановились на двух кандидатурах: рентгенологе Вартане Карповиче и начальнице туберкулезного отделения Екатерине Ивановне Ганеевой. Я считала, что пришлют кого-нибудь извне. Ведь Елатомцев наверняка сделал запрос.
А начальство молчало.
До отъезда Пустынского оставалось три дня.
Вечер. Отделения почти опустели, врачи разошлись. Я еще в корпусе. Приходит посыльный – просит в кабинет начальника.
Вхожу, Пустынский уже там. Оба выглядят весьма приветливо.
В голове мелькнуло: что-то похожее уже когда-то было.
– Садись, – говорит Виктор Федосеевич.
Помолчали.
– Вот, Пустынский уезжает.
– Да, это ужасно! – вырвалось у меня.
– А о замене ты подумала? – спрашивает Елатомцев.
Интересно, с какой стати я должна думать о новом заместителе? – возразила я про себя.
А вслух:
– Наверное, пришлют из Облздрава.
Елатомцев резко:
– Нет, не пришлют, заявки не подавали.
Пустынский молчит чуть-чуть улыбаясь.
Я удивленно пожимаю плечами. Чего от меня хотят?
Уловив мое невысказанное недоумение, Елатомцев, глядя мне в глаза, твердо произнес:
– Я решил: моим заместителем по лечебной части будешь ты. Согласна?
Я молчала очень долго. Молчали и они.
Ошеломляющее сообщение ударило по всем чувствительным струнам, включило все эмоции разом. Радостная гордость, полное неприятие, страх, вера в себя и абсолютное неверие, страстное желание рискнуть и презрительная насмешка над своей самоуверенностью.
Это продолжалось, пока из всей хаотически движущейся массы не сформировалась одна стержневая мысль.
Про себя, я ее сформулировала следующим образом: если год назад ты, согласившись на безумный шаг, не оступилась, уцелела, то почему бы тебе, став на год старше, не сделать еще более безумный шаг?
Я вернулась к действительности: но почему они оба так пристально смотрят на меня? Это меня очень беспокоило. Стало тревожно.
Теперь-то я очень хорошо понимаю, что эти два мудрых человека, прожившие долгую и нелегкую жизнь, глядя на меня, как в открытой книге читали переживаемую мной «бурю ощущений» и борьбу с собой.