Зато она (которую, кстати, звали красивым именем Таисия) вовсе не была расположена тянуть из меня деньги, а в случае их отсутствия — кровь и нервные клетки. Ей было абсолютно наплевать, есть ли у меня (у нас) автомобиль какой-то марки или плазменный телевизор, можем ли мы позволить себе отдых в заморских странах или нет. А еще Таисия отличалась трудолюбием, и, что ценно, хорошо готовила — обычная каша у нее получалась необыкновенно вкусной, по крайней мере, после синтетической бурды на базе клана Черного Дракона. И насчет детей она обещала уговорить старейшину дать нам отсрочку… где-нибудь на полгода. Короче, я мог с полной уверенностью утверждать, что мне повезло.
Заодно дошел я до ответа на вопрос, мучивший меня еще до заморозки. Почему моих соотечественников становится с каждым годом меньше, а наших черно— и желтокожих «братьев» — наоборот? Помню, с телевизора меня, да и не только, вроде бы образованные и авторитетные люди с умным видом потчевали лабудой, приправленной «плачем Ярославны» относительно неуверенности в завтрашнем дне, некачественной медицины, склонности нашего человека к пьянству и прелюбодеянию, или, просто, «плохими условиями жизни». Эти дипломированные ослы напрочь забывали, что в самых плодовитых странах вышеназванные «условия жизни» еще хуже, а в благополучной, сытой и «уверенной в завтрашнем дне» Европе, на которую нас не призывал равняться только ленивый, коренное население вымирало, да почище нашего. Просто среднестатистическому европейцу было не до детей — гораздо важнее для него была собственная карьера, «нетрадиционная ориентация», или еще какая заморочка. Но вот этот момент мне как раз был понятен еще в той жизни.
А для того чтобы осознать причину, по которой продолжение рода, первейшая цель любого живого существа, для «цивилизованных» хомо сапиенсов передвинулась на сто первое место, мне понадобилось сделать этой «цивилизации» ручкой и почти тысячу лет провести в криогенной камере. А ведь ответ на этот вопрос лежал на поверхности и был до смешного прост.
Дело не в инстинкте продолжения рода или его отсутствии. В традиционном обществе, с которым в мое время давным-давно распрощались Европа и Россия, и в котором продолжали пребывать африканские и, по большому счету, азиатские страны, ребенок, научившись ходить и говорить, становился практически полноценной общественной единицей со всеми вытекающими последствиями. И последствия эти не столько одаряют правами, сколько налагают обязанности.
Ребенок ведь не беспомощен, вернее, не совсем беспомощен. Ему можно поручать кое-какую работу, например, полоть грядки или убирать за скотиной. Хочет играть и баловаться, например, гонять кур — пожалуйста. Но, как говорится, делу время — потехе час. Ближе к подростковому возрасту можно и нужно смело «усложнять задачу», например, отправлять чадо пасти скот, брать с собой на покос или на заготовку дров, как в знаменитых строках Некрасова. Как вариант для «слабого пола» — учиться шить и ткать, осваивать на первый взгляд нехитрое искусство приготовления пищи. А там не за горами взрослая жизнь, создание собственной семьи. Короче говоря, для жителя технофобской деревни, равно, как и для африканского охотника или крестьянина некрасовских и более ранних времен, ребенок — прежде всего младший помощник, дополнительные, пусть и пока слабые, рабочие руки.