— Батюшка, ваше благородіе, да что же это такое? — говорилъ Иванъ Анемподистовичъ. — Да какъ же это?
— А вотъ такъ. Знать, помѣщикъ то струхнулъ отъ нападенія порядкомъ и хочетъ теперь за спасеніе своей жизни отъ грозящей смерти добрыя дѣла дѣлать.
— А гдѣ же... гдѣ же Надя то?
— Ну, ужъ этого я не знаю. Да не бойся, получишь теперь свою Надю. Ступай домой и жди, а на счетъ обѣда помни. Мы прямо въ ресторацію придемъ, обѣдъ закажемъ, цымлянскаго[32] спросимъ, а платить за тобой пошлемъ.
— Господи, да я бочку вамъ цѣлую какого хошь вина поставлю!
Иванъ Анемподистовичъ бросился домой, чтобы подѣлиться радостью съ матерью. Когда онъ вошелъ во дворъ, то увидалъ крытую рогожей кибитку, у которой кормилась пара лошадей. Мужикъ въ синемъ армякѣ и въ шляпѣ гречневикомъ[33] возился около повозки.
— Это кто пріѣхалъ? — дрогнувшимъ голосомъ спросилъ Иванъ Анемподистовичъ.
Мужикъ снялъ шляпу.
— А ты никакъ хозяинъ тутошній, купецъ Латухинъ? — спросилъ онъ.
— Да.
— Такъ, батюшка, такъ... А я выходитъ хрестьянинъ господина Скосырева, Палъ Борисыча, и пріѣхалъ изъ его вотчины, дѣвицу Надежду къ тебѣ привезъ, кою ты, стало быть, выкупилъ.
Иванъ Анемподистовичъ бросился къ мужику и повисъ у него на шеѣ, какъ у лучшаго друга, какъ у роднаго брата. Слезы такъ и брызнули изъ глазъ молодого купца. Прослезился и мужикъ.
— Гдѣ... гдѣ же она? — задыхаясь спросилъ Иванъ Анемподистовичъ.
— А въ горницахъ стало быть... Да вотъ и она съ матушкой твоей жалуетъ.
Иванъ Анемподистовичъ оглянулся и увидалъ Надю. Онъ бросился къ ней, вскрикнулъ и безъ чувствъ упалъ на землю.
Отъ радости не умираютъ. Иванъ Анемподистовичъ очнулся очень скоро. Черезъ двѣ недѣли была его свадьба, отпразднованная пышно, богато и весело. Чуть ли не полъ-Москвы было въ церкви желающихъ взглянуть на „купленную невѣсту“.
Было раннее утро осенняго дня.
День выдался ясный, но свѣжій. Холодное солнце заискрилось на золоченыхъ главахъ московскихъ церквей, засверкало въ свѣжихъ струяхъ Москвы-рѣки и ярко освѣтило громадную толпу народа, собравшуюся на Болотной площади, посрединѣ которой мрачно и грозно возвышался черный высокій помостъ-эшафотъ, со столбомъ на одномъ концѣ и со ступеньками на другомъ. Толпа глухо волновалась и гудѣла. Около самаго эшафота стояли мужики, торговцы, мастеровые, мальчишки; далѣе толпились и визжали, толкались со всѣхъ сторонъ бабы; за ними въ нѣсколько рядовъ стояли купеческія дрожки съ осанистыми купцами въ пуховыхъ шляпахъ, въ синихъ сибиркахъ, чуйкахъ и кафтанахъ, съ полными купчихами въ яркихъ салопахъ, бархатныхъ и атласныхъ. Увы, тутъ были и дамы высшаго общества!.. Недавно было еще это время, какихъ-нибудь семьдесятъ пять лѣтъ тому назадъ, а между тѣмъ теперешніе люди съ трудомъ вѣрятъ тому, что было тогда, и готовы съ негодованіемъ отвернуться отъ картинъ того минувшаго времени, которое помнятъ еще старики, благополучно живущіе до сихъ поръ.